Е. Е.: Жил-был стул и другие истории о любви и людях

Иногда она сидела на стуле, перебирала листки отпечатанного или набросанного от руки. Тихо вздыхала: он такой талантливый, почему он так?! Но Максу она этого не говорила. Стул и сам знал, что хозяин разменивает себя по пустякам, но никогда, НИ-КОГ-ДА он не сказал бы ему этого. Он любил хозяина.

Именно она как-то вечером за беседой совершенно естественно достала нитки с иголкой и аккуратно заштопала самые большие трещины на клеенке.

А ещё приходили мужчины. Шумные, толстокожие и самодовольные. Вот им-то ничего не стоило подцепить стул ногой, сесть на него задом наперед. Они могли, о чем-то разгоряченно рассказывая, шарахнуть кулаком по спинке стула, так что тот только крякал про себя.

Летом они пили белое вино со льдом. Зимой – виски, коньяк и рамазотти. И они говорили, спорили и смеялись. У них была одна тема. Гонки. Dragrace. И говорить об этом они могли бесконечно. Они перебивали друг друга, они хлопали друг друга по предплечьям, они толкали друг друга в грудь, они смеялись, они вспоминали, они восторгались, они расстраивались. Они были гонщиками и они говорили…

– А что это сегодня за девица приезжала? На «Скайлайне»? Ну, шатенка такая? Она с кем? Симпатичная барышня.

– У Магистра вчера турбина накрылась. Он же теперь в челендже. Так у него на Садовом ко второму чек-пойнту дым такой валит. Думали загорится. Прикидываешь, на Садовом?

– Букодор сказал, это их с Маринкой последний сезон. Жениться решили. Хотя какая связь?

– Макс, а ты чего тупанул на старте сегодня?

Как же стул ненавидел все эти разговоры. Ненавидел и ловил каждое слово… «Мустанг», «Селика», «Камаро», «Челленджер», 350Z, БМВ «Альпина», RS8… Он, которому по природе его и по воле рук человеческих не суждено было самостоятельно двинуться ни на миллиметр, затаив дыхание слушал эти разговоры – каждый вечер по пятницам, из года в год. Рёв двигателей, темнота, люди, кожаные куртки, яркие шлемы, банданы, уличные фонари, галогеновый свет фар, визг покрышек, черные следы на асфальте, раскаленные капоты. Так ясно он представлял себе это – как сужаются глаза пилота, как плотно лежат ладони на рулевом колесе и только большие пальцы нервно постукивают по нему в последние секунды, как плавно изгибается эта улица в центре Москвы, как приседают на задние колеса авто и прыгают вперед, как прижимаются они к асфальту, словно медуза распласталась на песке, как утапливает нога педаль газа, как горят глаза у молодых красивых женщин, как после гонки стекает капля пота по переносице.

Слушая эти рассказы, он, кажется, знал уже всё – имена пилотов, новых и тех, кто уже вышел в тираж, марки авто и устройство трансмиссий, особенности резины разных производителей, поперечные трещины на асфальте… И он завидовал этим «Карерам», «Кайманам», «Саабам» и «Фаербердам». Их хозяева были с ними не часто, но называли их по именам. Верили в них, надеялись на них, молились о них, заботились о них! Они были вместе и у них была настоящая жизнь! Страсть, адреналин, радость, работа сердца и двигателя из последних сил! В той, настоящей жизни результат зависел от обоих…

А что он?! Весь смысл его жизни – быть просто подставкой? Стоять, поддерживать, упираться? Не качнуться, не скрипнуть, не дрогнуть? И что было результатом их с хозяином труда? Красивое, изящное журнальное словоблудие? Диалоги к сериалам, которые после правок режиссеров («Макс! Это классно! Я просто хохотал! Но это не для нашего зрителя… ») теряли свою красоту, превращаясь в скабрезность?

И то, что он неподвижен, казалось ему чем-то несправедливым, неправильным, неестественным. Тем, что нужно, просто необходимо исправить! А главное – можно! Ведь было время, когда он чувствовал в себе, в каждой своей детали течение соков. Когда состоял не из иссохшихся досок, а из подвижных, гибких, полных сил ветвей большого дерева. Всё это может вернуться, нужно только сильно стараться! Только преодолеть прочность клея, сковавшего его, вырваться, выскочить из пазов, освободиться, распрямиться, вздохнуть, и тогда можно двинуться вперед, всё быстрее и быстрее! Лететь, стелиться над землей! Только напрячься бы и вырваться!!! Ведь и двигателю, говорил он себе, нужно напрягаться, чтобы тянуть, толкать, разгонять полуторатонную машину!

И, оставаясь во второй половине дня дома один, стул пытался вырваться из клеевых оков. Каждый день, каждый час. Уставал, изнемогал и снова пробовал. Не день и не два, и не один месяц… И уже слышался треск и сыпался истлевший от времени клей, и в сочленениях появлялись щели. И они становились больше и больше. И хотя хозяин почти каждый вечер ударами ладони возвращал на место царги, ножки и направляющие на место, стул не тревожился. Он освобождался, и хозяин только помогал ему в этом, разбивая гнезда и разрушая остатки клея.