Борис Лесняк - Мастер иллюзионной живописи

Когда Отурок познакомился с Федингом, он поначалу не придал этой встрече никакого значения. Даже не попытался определить, что за человек этот Фединг, что он из себя представляет. Мало того, он показался Отурку до того не интересным и скучным, что на некоторое время главный хранитель Музея вообще забыл о его существовании и начал серьёзно вникать в структуру работы Музея.

*****

Однажды, знойным летом, только что, вернувшись из Парижа, Отурок был потрясён ростом цен на старинные иконы.

И тут он вдруг вспомнил…

– Чем занимается у Вас в Музее этот реставратор?… забыл, как его зовут? – спросил Отурок у директора Музея.

– Фединг?

– Да, кажется Фединг.

– Он большой мастер своего дела. Лучшего специалиста, пожалуй, и не сыскать! Реставратор и художник высочайшего класса. Но, к сожалению, а быть может и к счастью… к нашему счастью, это совершенно никому неизвестный мастер. Его имя никому ничего, ни о чём не говорит.

Отурок вопросительно посмотрел на директора.

Директор признавал только громкие, кричащие имена. Лишь только до слуха этого директора долетало одно из известных имён, он начинал клацать языком, поднимать к небу глаза, выражая всем своим внешним видом восторг. В эти минуты Отурок его презирал.

– И чем же Вас так покорил этот Фединг? – язвительно спросил Отурок.

– Я не люблю этого выражения «покорил»! Меня никто не может покорить, этого ещё никому не удавалось Парадокс в том, – тихим голосом заговорил директор, – что этот, никому неизвестный художник Фединг, порой, может так великолепно и мастерски нарисовать, вернее, сделать копию с картины какого-нибудь великого художника, что сам оригинал начинает меркнуть, находясь рядом с его копией. Я, сам не понимаю, как у него это получается…

– И чем же Вас так покорил этот Фединг?

– Я не люблю этого выражения «покорил»! Меня никто не может покорить, этого ещё никому не удавалось Парадокс в том, – тихим голосом заговорил директор, – что этот, никому неизвестный художник Фединг, порой, может так великолепно и мастерски нарисовать, вернее, сделать копию с картины какого-нибудь великого художника, что сам оригинал начинает меркнуть, находясь рядом с его копией. Я, сам не понимаю, как у него это получается…

Фединг, худощавый уже немолодой человек, с проседью в волосах, спокойный, скромный художник напоминал трудолюбивого муравья. Десяток, а быть может и дюжина художников средней руки, не могли сравняться с ним в работе, он один был способен заменить их всех сразу одновременно.

Не расслабляясь ни на секунду, этот мастер за короткое время способен был сотворить чудо. В своей работе он не знал равных, работал всегда с большим воодушевлением, настойчивостью, упорством и чудесным настроением, которое всегда сам создавал себе несмотря ни на какие невзгоды. Ему никогда не было скучно.

Кропотливо восстанавливая какую-нибудь картину, воскрешая, её из «мёртвых», Фединг доводил её до такого совершенства, что искусствоведы не верили своим глазам – почерневшее от времени полотно превращалось в изумительную, доведённую до совершенства картину!

Каким-то сотым чувством Фединг видел первоначальный облик изуродованного до неузнаваемости холста! Какая-то неземная сила подсказывала ему, что и как нужно сделать, чтобы картина приняла, казалось навсегда утерянный первозданный облик.

Виртуоз кисти, великолепный, если не сказать великий мастер своего дела, уважаемый человек в Музее, он был совершенно равнодушен к славе.

*****

Однажды, прогуливаясь по городу, Фединг свернул на бульвар и, двинулся в сторону набережной…

У парапета всегда было оживлённо и весело, так как здесь собирались местные художники.

Фединг, случайно увидел мальчика лет 12-ти, стоявшего неподалёку. Он держал в руках небольшую картину, опасливо озираясь по сторонам, растерянно смотрел на проходящих мимо людей, в надежде найти покупателя, который оценил бы картину по достоинству.

По выражению лица мальчика было видно, что он не хочет расставаться с картиной, но какие-то причины толкают его на этот шаг. Фединг присел на скамейку и стал наблюдать за мальчиком, рассматривая его картину, но, сколько он не силился, никак не мог рассмотреть, что на ней нарисовано.