Дара Преображенская - Ангел с поднебесья

Ангел вылетел в открытое окно и скрылся из виду, а разноцветные рождественские огни всё ещё продолжали отражаться на белом снегу.

«Сегодня я видела Ангела, – сказала слепая девочка, уверенная в продолжении рождественской сказки, когда мир становится чуточку радостнее серых будней, – Ангел улыбнулся на прощание и улетел навсегда из моего чудесного сна».

Бабушка Дарья умерла в четверг в начале месяца как раз накануне Рождества Христова, поэтому наш ветхий деревянный домишко опустел, стало пусто, холодно, неуютно. Умерла она легко без мучений, просто ушла в свою горницу, легла на старую кровать и уснула. Я слышала, так обычно умирают незлобливые люли непринуждённо без боли и страха.

Вообще-то в нашем селе к бабушке относились с уважением, даже с почтением, называли её Дарьей Степановной или ведуньей Дашей, потому что она лечила прокажённых, поднимала дух тяжелобольным, облегчала их страданья. Бабушка знала много трав, всё лето после сенокоса собирала целебные травы в свою самодельную котомку, похожую на дорожный узелок босоногих скитальцев, богомольцев, которые ходят от одного селения до другого, собирают краюху хлеба, рассказывают о странствиях и чудесах. Один из таких старцев по имени дед Андрей как-то зашёл к нам на зимовье и остался на месяц «дабы молить за нас грешных Владыку Вездесущего Иисуса». Бабушка приняла деда Андрея радушно, накормила кислыми щами, напоила свежим ароматным чаем с душицей и мёдом, испекла большой капустный пирог. Несмотря на то, что жили мы скромно, бедно, стол пестрел вкусными угощеньями, как будто изобилие всегда присутствовало с нами.

Дед Андрей поселился в небольшой в довольно тёплой и уютной каморке там, где бабушка Дарья всегда держала иконы, доставшиеся ей от её предков.

Дед Андрей спал мало, большей частью молился, потому что я всегда слышала приятно ласкающий и успокаивающий треск свечей, пахло растаявшим воском и ладаном. У него были большие и тёплые руки, которые согревали мои озябшие ладони.

По вечерам же мы, усевшись рядом с натопленной печью, внимательно слушали, как бабушка Дарья рассказывала сказки, она знала их великое множество, и казалось, что они никогда не закончатся. Каждую ночь засыпала я в обнимку со своей тряпичной куклой, подаренной мне на Пасху, я поверяла ей свои сердечные тайны. С бабушкой было спокойно, радостно на душе, несмотря на то, что она не являлась моей родственницей, ибо взяла меня из детского приюта, когда принесла туда старую одежду и сладости в качестве скромного пожертвования на Великий Пост.

Постилась бабушка регулярно и меня научила, да и посты я переносила хорошо благодаря кулинарному мастерству и умению утешить вовремя добрым ласковым словом, сказанным с верой и благодушием.

В приют я попала ещё в младенчестве, так как от рождения была слепой. Это затем спустя десятилетие, когда медицина сделает огромный рывок вперёд, профессора и выдающиеся светила науки будут недоумённо пожимать плечами и говорить: «Не может быть, чтобы человек родился с полной атрофией сетчатки, словно глаза даны ему как внешний атрибут».

Спустя десятилетие врачи вынесут единый вердикт, прозвучавший словно приговор: «Не может быть».

Человек привыкает ко всему. Однако возможно ли привыкнуть к сплошной черноте, в которую ты полностью погружён, а не только тогда, когда закрываешь глаза, ведь уже спустя секунду тебе хочется вновь открыть их, чтобы увидеть Солнце и весь этот мир в естественных красках, почувствовать прелесть зелёной листвы и обширность голубого неба, нежность розового заката и желтизну Луны? Возможно ли привыкнуть к тому, что общество будет вечно тебя считать больной, неспособной жить полноценно только лишь потому, что какая-то часть твоего организма не функционирует нормально?

Бабушку Дарью я представляла себе высокой, худощавой с серыми добрыми глазами в белом домотканном платке, под которым она прятала свои волосы, покрытые сединою. Деда Андрея я представляла тоже высоким с косматой головой и большими руками, у него был сильный голос, однако он становился чуть приглушённым, когда дед читал молитвы. Ещё я часто вижу сон, в котором молодая женщина в голубом, как ясное небо платье, держит меня на руках и баюкает, напевая при этом мелодичную колыбельную. Слов колыбельной я не запомнила, но в своих мечтах я всегда уношусь к этому сну, стараюсь представить всё до мелочей и даже то, как молодая женщина смеётся очень заразительным добрым смехом. Кто она? Откуда так неожиданно всплывают в моей памяти подобные картины, и хорошо, если бы они никуда не исчезали. Какое оно, Солнце? Как выглядит небо? Почему все твердят о том, что оно голубое, а трава зелёная?