Дара Преображенская - Освобождаясь от оков

Мне даже кажется, что тебе помогают не столько физиопроцедуры, назначаемые врачом, сколько дружелюбное отношение медсестры, её тепло, уют, спокойствие и тишина кабинета. С физиопроцедур я возвращаюсь всегда умиротворённой и редко впадаю в плач. Увы, в мире таких людей значительно меньше, чем агрессивных и корыстных, иначе все псих лечебницы давно бы оставались пустыми. Я никому не высказываю своих мыслей, просто думаю, что не поймут.

Антонина Михайловна, как обычно, приветливо улыбается мне:

– Здравствуй, Вера! Давно я жду тебя. Как сегодня спалось?

– Хорошо.

– Ложись, – она готовит для меня кушетку, обрабатывает её разведённым раствором хлорки, от которого исходит крепкий запах, так положено.

Я охотно подчиняюсь, ощущая, что теперь заботу обо мне возьмут на себя её мягкие тёплые руки. Возможно, такие же руки должны были быть у моей мамы, если бы она не отказалась от меня после родов. И вообще, я люблю всё тёплое и нежное, даже засыпая, я представляю себе махровое полотенце, совершенно новенькое, в которое я укутываюсь, чтобы насладиться своим состоянием.

Антонина Михайловна просит меня закрыть глаза, затем одевает на моё лицо специальное приспособление в виде очков с толстыми тёмными стёклами, далее она уходит куда-то, и некоторое время я лежу одна. Вот тут-то и начинается глубокое успокоение, потому что я проваливаюсь в состояние блаженства. Затем она возвращается и говорит:

– Верочка, сосредоточься, сейчас будет твой любимый электросон.

Включает прибор, и я уже больше ничего не чувствую. Я давно играю в такую игру. Я вообразила себе, что электросон – это нечто вроде кино, только показывают его не на внешнем экране и не для всех, на внутреннем и только исключительно для тебя. Антонина Михайловна с охотой приняла правила этой игры, потому что после очередного сеанса я рассказываю ей о своём «сновидении», хотя обе мы прекрасно понимаем, что всё это – игра воображения.

На этот раз я тоже должна увидеть свой сон, поэтому я закрываю глаза и мысленно сосредотачиваюсь на внутреннем экране, отражающем лишь картины моего воображения. Далее я действительно сплю, не замечая, что происходит вокруг и в частности то, что в физиокабинет приходят другие больные (отдыхающие) за получением своей порции спокойствия и приветливости Антонины Михайловны. Я конечно же не слышу того, как они шаркают своей обувью по деревянным доскам пола, давно истёршимся и частично лишённым краски.

Наконец раздаётся пиканье часов, которые завели на определённое время, и ты открываешь глаза почти автоматически. Антонина Михайловна подходит к тебе, помогает подняться с места и всё так же приветливо спрашивает:

– Ну что на этот раз?

И я начинаю рассказывать очередную картину.

– Я видела большое поле, полное жёлтых одуванчиков. Ещё было много пчёл и три яблони. Я видела себя маленькой девочкой абсолютно счастливой и беззаботной, она срывала яблоки и пела какую-то песенку. Вы даже представить себе не можете, но я действительно слышала её песенку.

Антонина Михайловна кивает, и только сейчас я замечаю, как в нижнем углу её глаза появляется слеза. Всматриваюсь, она быстро смахивает её, чтобы я не успела заметить, но я вполне серьёзно говорю:

– Мой сон вызвал у Вас какие-то воспоминания?

– Это пройдёт, не обращай внимания, – она вновь по—прежнему улыбается и чуть слышно добавляет, – Это давно забытая история и не такая интересная, как твой сон.

– Вы хотите, чтобы Вас кто-то выслушал, но никому не можете довериться.

Она удивлённо смотрит на меня, вздыхает:

– Возможно. У каждого человека свои проблемы.

Я доверительно в первый раз глажу её по плечу, впервые поняв, что кто-то может опереться и на меня.

– Если Вам будет очень плохо, приходите в мою палату, я Вас всегда выслушаю, точно так же, как выслушивали Вы меня.

Антонина Михайловна не успевает ответить, потому что в этот момент раздаётся очередное пиканье часов, это значит закончилась чья-то лечебная процедура. Она быстро встаёт, говорит, чтобы я забыла обо всём, сохранив только приятные впечатления, и уходит.

Ей сорок лет, она ещё неплохо выглядит, но тоже боится лишиться работы, если вдруг начальство узнает, что она входит в доверительные отношения с отдыхающими. Светлана Савельевна не раз устраивала пятиминутки, где недвусмысленно давала понять, что в её коллективе не может быть фамильярности и панибратства. Я сама слышала это, когда очередной раз проходила мимо её кабинета на втором этаже, я часто гуляю вдоль коридоров, так дурные мысли меньше лезут в голову.