Дара Преображенская - Душа мертвеца

Природная наблюдательность заставила её остановиться. Мила пригляделась. В мужчине мелькнуло нечто знакомое, не Димка ли это Степанов, да и что он здесь может делать, когда он живёт в Москве и, скорее всего, давно женат и счастлив. Мила сразу же отогнала от себя эту мысль и внимательно посмотрела на женщину в длинном кожаном пальто. Но её лица с далёкого расстояния она не смогла рассмотреть. Мужчина жестикулировал, она не двигаясь смотрела на него, всё походило на типичную семейную ссору, однако не посреди же тротуара.

Пошёл мелкий снежок, становилось теплее, Мила сняла капюшон и зашагала дальше вдоль улицы Кирова. В конце концов, какое ей дело до того, что происходит в чужих семьях, а может, это была вовсе не семья, а парочка проштрафившихся любовников, один из которых мечтает связать другого прочными узами брака, а другой с таким же успехом освободиться от этих уз. Мила встряхнула головой, ей не хотелось вспоминать Сергея бывшего мужа, не хотелось думать о семейных ссорах, которые были давно уже позади, и кто знает, повторятся ли они когда-нибудь. Не дай бог. Хочется пожить спокойно для себя.

«Теперь только для себя». Мила дала себе такой зарок сразу по выходе из ЗАГСа, когда государство развело их с Сергеем в разные стороны, да и что до этого государству. Жили люди, разошлись, не сложилось у них, кому какое дело.

Мила с сожалением представила себе лицо мужа. Наверное, сейчас у него есть кто-нибудь. Скорее всего, она тихая уютная женщина, ничего не требующая взамен, привыкшая довольствоваться малым, лишь бы только рядом был кто-то. Несомненно, она блондинка, у неё лицо Барби с несколько глуповатым выражением, какой по мнению всех мужчин должна быть идеальная женщина, во всяком случае, она никогда не должна показывать, что у неё есть ум и прикидываться, что во всём согласна со своей второй половиной.

С сожалением Мила поняла, что сердце её всё ещё сжимается от ревности, значит, она не вырвала из своей груди память о Сергее, обо всём, что было и могло быть у них. А могло ли? В порыве она открыла свою сумочку, где среди привычной косметики было небрежно брошено маленькое карманное зеркальце. Взглянула на своё некрасивое лицо с большим ртом, который она всегда старалась уменьшить, используя светлые тона губных помад, непропорциональный нос делал её лицо ещё более некрасивым, только густые обесцвеченные волосы сглаживали общее впечатление. Нет, несомненно, она не выдерживает никакой конкуренции со своей воображаемой соперницей. Да и нужно ли думать об этом, когда всё уже кончено, и нет пути назад?

Села в автобус, проехала четыре остановки от Комсомольской площади до Дубровки, пересекла небольшой тротуар и оказалась внутри церкви, которая располагалась прямо среди Каменска. Церковь построили лет пять назад на месте бывшей разрушенной во времена Салинских репрессий по эскизам художника Васильева, и она уже приобрела респектабельный вид. Народ шёл сюда хорошо особенно после праздников и в Рождество, когда устраивалось всенощное бдение, горело множество свечей возле тёмных от копоти икон святых.

В Москве Мила не часто посещала храмы, раньше её привлекало лишь художественное оформление, пение хора на клиросе, теперь нечто совсем другое, она не могла объяснить себе что конкретно, потому что это невозможно выразить простыми человеческими словами, ведь язык чувств намного богаче нежели слова. Креститься рука не поднялась, потому что была не крещёной, купила две свечи, сдачи не взяла.

– Оставьте на реконструкцию храма, – бросила Мила продававшей свечи бабке.

Та перекрестилась, пробормотала:

– Дай бог тебе здоровья.

Мила нагнулась к ней и прошептала, чтобы не помешать службе:

– Где тут у вас за упокой свечи ставят?

Бабка указала на самый дальний угол, где стоял деревянный крест с распятым Христом. Возле креста располагался аналой, на плоской позолоченной поверхности размещались красиво оформленные углубления для свечей.

– А вон там в углу.

Мила тихо почти на цыпочках пробралась к кресту, стараясь обойти присутствовавших прихожан, подошла к аналою, поставила свечу. Вторую свечу она поставила к иконе какого-то святого, просто она больше всех понравилась ей.

Вышла из церкви, задумалась. Снег по-прежнему падал мелкими хлопьями. Значит, совсем будет тепло, ей всегда нравилось смотреть прямо на слепящее Солнце…

С трудом Мила узнала свою бывшую школу, здесь всё как-то изменилось, стены покрашены тусклой светло-зелёной краской, а раньше они были голубыми, из боковых фонтанчиков всегда лилась вода, и когда ты испытывал жажду, ты мог напиться среди десятиминутной переменки. Всё ещё в ушах стоял детский смех, топанье ног, как наяву Мила «увидела» игру «в резинки», «услышала» замечания учителей, строгие взгляды. Испытала вторичный страх, когда тебя вдруг вызывали к директору за какую-нибудь оплошность. Ей хотелось вернуть всё, прожить заново, совсем не так, не сделав столько ошибок, избежать стольких глупостей. Вечером школа смотрелась иначе, деревянные полы были выкрашены коричневым цветом, коридоры тёмные, потому что встреча выпускников проходила на третьем этаже в актовом зале, где был накрыт стол, вернее несколько столов, соединённых вместе буквой «Т». За первым сидели преподаватели, пожилых было мало, всё в основном молодёжь, только историк Фёдор Тимофеевич Зиганов пришёл, математичка Светлана Леонидовна Малышева, физрук Александр Борисович Щукин и классная Людмила Алексеевна Прохорова, уже сильно располневшая со времени их последней встречи в 1985 году на выпускном балу. Молодёжь больше шутила, опытный преподавательский состав отделывался от этих шуток, вспоминал былое. Светлана Леонидовна рассказывала среди всеобщего гула в зале о своём первом уроке, когда она, совсем юная выпускница педагогического института, тряслась перед многочисленной аудиторией подростков и строгих внимательных взглядов, подмечающих малейшую ошибку, руководителей практики. На столах стояла выпивка, в основном шампанское, водка, без которой в России не обходится ни одно торжество, закуска, салаты.