Дара Преображенская - Радость блаженства

О, нет! Только не это! Я схватилась за голову, совсем забыв про время, я слышала только, как всхлипывала Лакшми, а бедный Вему покачал своей кучерявой головой.

– Сейчас нам всем попадёт. Горе нам!

– Замолчи, Вему! От твоих криков скоро сюда сбежится весь дом.

Я склонилась над осколками, чтобы собрать их, но взгляд мой привлекли чьи-то ноги в красивых башмаках. Я подняла глаза и о, ужас! На меня смотрела сама няня Амина.

Она стояла в полный рост, уперев руки в бока, за её широкой спиной спрятался ябеда Ананд, я же почувствовала себя такой маленькой, такой ничтожной, словно камень рядом с огромной горой.

– Шачидеви!

Я попыталась что-то невнятно пробормотать, но у меня ничего не вышло. От страха комок подкатил к горлу, и была уже не в силах даже тронуться с места. Мне казалось, что мои ступни приросли к полу.

– Шачидеви, негодная девчонка! Потрудись вразумительно объяснить, что здесь, всё-таки, произошло, и почему старая ваза разбита!

Ещё немного, и этот противный Ананд всё расскажет. Нельзя этого допустить!

– Я танцевала перед зеркалом и случайно разбила вазу. На шум сбежались Вему, Лакшми и Ананд, которые, наверное, были поблизости и услышали звон посуды, – выпалила я и тотчас ощутила, будто тяжёлый груз упал с моих плеч.

Ну и что! Пусть теперь меня наказывают, зато Ананду не удалось наябедничать. Хвала Вишну!

– О, Аллах! Эта негодная девчонка ещё смеет дерзить. Разве может махарани заниматься танцами! О, Аллах, когда же ты, наконец, накажешь эту недостойную!

Я видела, как гневно сверкнули глаза Амины, а её лицо стало красным, как гранат. Когда няня Амина злилась, это сулило настоящую грозу, ведь в такие минуты ей помогал сам Варуна.

– Шачидеви! Сейчас же выйди в сад к колодцу и вылей на себя три ведра студёной воды. Это охладит твой дерзкий пыл.

Не говоря ни слова, я поплелась в сад. Жестяное ведро было привязано цепью к колодцу, мне было очень тяжело поднимать наполненное холодной водой ведро, но я вылила его на себя: одно, второе, третье до тех пор, пока платье моё не стало сырым насквозь, что его можно было отжимать.

Я дрожала, как пальмовые листья на ветру в дождливый день, а в ушах всё ещё стояли колкие слова Амины:

– Конечно же, недопустимо, чтобы махарани выполняла грязную работу, но ты заслужила это. Поэтому после того, как ты три раза обольёшь себя водой, ты отправишься на кухню к нашей Суоми. Она даст тебе работу.

Кухня была совершенно пустой, возможно, Суоми вышла с подносами к гостям. Было тихо, слышался лишь треск горевших в камине поленьев. На большой печи пыхтели котлы с варевом, пахло пряностями и кардамоном.

Я села на скамью возле камина и протянула свои озябшие руки к огню.

Я даже не помню, как уснула, ощутив приятное тепло очага. Ты согреваешься и постепенно начинаешь успокаиваться, и слёзы уже не стоят в твоих глазах.

Я проснулась от того, что кто-то легонько погладил меня по плечу. Это была пышнотелая Суоми в жёлтом нарядном сари. Она улыбнулась, показав свои белые, как мякоть кокоса, зубы.

– Что ты здесь делаешь, девочка? – спросила Суоми.

– Греюсь, потому что я наказана за свои глупые проделки.

– Но ты же вся мокрая, как лягушонок, – Суоми сокрушённо покачала головой, – Тебе нужно переодеться. Подожди-ка, я сейчас.

Суоми скрылась в темноте и появилась вскоре с небольшим свёртком.

– Одень это, – сказала она, – Когда-то это платье носила моя дочь, но, думаю, тебе оно будет в самый раз.

Все мои сари и платья были очень красивыми, но это, данное мне с большой любовью, было для меня намного дороже, чем всё остальное.

Когда я облачилась в платье дочери Суоми цвета молодой травы, добрая кухарка протянула мне наполненный молоком глиняный кувшин и корзину.

– Выпей, Шачидеви. Сегодня утром из соседней деревни приезжал господин Рам. Он привёз много молока. Оно очень вкусное, попробуй.

Я отхлебнула несколько глотков. О, молоко г-на Рама было действительно вкусным, я такого ещё ни разу не пила.

– Ну, как? – поинтересовалась Суоми.

– М-м! Наверное, подобный нектар пьют сами боги.

– Это потому, что г-н Рам – очень добрый человек, – сказала Суоми.

В корзине были бутерброды с маслом и кунжутным семенем.

– Ешь, ешь, девочка, – говорила Суоми, тебе нужны силы.

Мои глаза снова затуманились слезами, я вспомнила недавно произошедшую сцену.

– Но я недостойна еды! Я разбила вазу.

– Какая глупость, – Суоми нежно погладила меня по волосам, – Вазам суждено когда-нибудь разбиться, ибо они – неживые. Человеческая жизнь намного ценнее, чем какая-то фарфоровая ваза. Запомни, Шачидеви, ни одна разбитая ваза не стоит этих детских слёз.