Ирина Берсенёва - Ползла по небу черепаха

Наташа не могла помочь сестре, которая отгородилась ото всех. Стала нервной, непредсказуемой, жестокой с близкими, насмешливой. Она лютой ненавистью возненавидела математичку, которая активно собирала деньги на лечение Владимира. Металась, пытаясь устраниться, но завидуя той жизни, которая шла параллельно ей. Она не хотела помощи, не желала советов. Но, возможно, ей нужно было выспаться, а на утро встать прежней, полной сил. Обстоятельства загоняли ее в это самое черное болото, где Оля замыкалась в границах времени. В мыслях она была с любимым мужчиной, ласкала его, ухаживала за ним. Ей снились потрясающие сны, и она просыпалась в слезах, готовая бежать к нему и на коленях вымаливать прощение.

Это был порыв. И Наташа знала о чувствах сестры. Наблюдала, слушала и не одобряла. Но понимала и со страхом осторожно благодарила бога, что такое горе приключилось не с ней.

А Оля вытирала слезы, надевала на лицо маску хладнокровия и шла в школу. Ее терзала и мучила гордость, глядя на измученную, но счастливую математичку. Но она не хотела опускаться до уровня просьб и собирания денег с посторонних людей, которым было все равно, они испытывали лишь жадное любопытство. Им хотелось досконально изучить внешность человека, который совсем недавно был успешен и красив. И Оля считала, что математичка мерзкая, и унизительно собирать жалкие гроши с учеников и прохожих на улицах. Она не верила в добрых людей. Да и чем могут помочь эти несколько сотен рублей, если на лечение требуются тысячи? Оля собиралась держаться от всего этого в стороне. Она любому случайному обстоятельству уделяла внимание, переворачивая с ног на голову, отрицая сострадание, помощь, заботу. Она пребывала в состоянии какой-то опасности. Мышцы были напряжены, под глазами пролегли тени, сердце то замирало, то билось, как сумасшедшее.

Если бы мама в то время заглянула своей старшей дочери в мысли, то пришла бы в ужас. Девушку безоговорочно отвели бы к врачу, потому что здесь определенно требовалась медицинская помощь. Наташа не могла вмешиваться. Она была слишком испугана переменой в сестре, ее метаниями. И помощи оказано не было. Оля тоже, как и Владимир, подверглась необратимому разрушению. Только процесс происходил внутренний, жестокий и болезненный. Он ломал внутренности, гнул, выворачивал кости, жег каленым железом мозг и сердце.

К окончанию учебного года Владимира выписали из больницы. Он не стал прежним. Один глаз почти закрылся, потому что щека была обезображена грубыми шрамами, которые пересекали ее от брови до самой шеи. Походка стала медленной, он сильно хромал на левую ногу, неуклюже отставляя ее в сторону и опираясь на палочку. Речь нарушилась, стала невнятной, медленной, временами Владимир заикался, пытаясь произнести длинное предложение. Слова стали для него сложными, труднопреодолимыми препятствиями. На его глаза наворачивались слезы, когда он волновался и не мог побороть эту слабость, волновался еще больше. Все вокруг были счастливы и кричали: «Ура!», когда Бондарев появился во дворе школы. И Наташа радовалась и кричала. А Оля убегала, пряталась по углам, рыдала от злости и неисправимости положения. Она не могла пересилить отвращения. Не могла видеть его, мечтала очистить свою память. Ничего не было! Никаких обещаний, признаний и поцелуев! Не было планов! Не было мечты! Сон, который закончился. Оля говорила Наташе, что у них с Бондаревым никогда не было близости. Она часто зацикливалась на этом, подчеркивала, что сохранила девственность, и смеялась. Смех переходил в злобу и хмурое молчание. Оля бросалась на кровать и делала вид, что спит. Изменить ситуацию она не могла. Бондарев казался ей отвратительным, пересилить это отвращение было невозможно. Понимание своей трусости усугубляло ситуацию.

Наташа боялась за сестру в минуты ее метаний и перепадов настроения от звонкого смеха до злого молчания. Она знала, что Владимир не мог понять, что происходит. Он спрашивал о ней у всех посетителей, когда лежал в больнице. Но никто не мог ему ничего ответить, пожимали плечами, разводили руками. И Наташа не могла. Ей было невероятно страшно и стыдно. Она ловила на себе тяжелые осуждающие взгляды учеников и сильно переживала. Что она могла сделать? Как объяснить всем, что Оля тоже страдает? Возможно, она пострадала сильнее Владимира. И восстановить разрушения, произошедшие в ней, невозможно. Все становилось только хуже.

Наступил момент, когда Владимир Бондарев смог выйти из больницы, и он стал искать встречи с той, кого продолжал любить. Они с Олей несколько раз сталкивались на улице. Она опускала голову и бормотала что-то про учебу и про то, что не хватает времени. Он пытался что-то сказать, но волновался и замолкал. В его глазах блестели слезы, губы дрожали, но он с силой сжимал их, пытаясь улыбнуться, не показывая ей своего отчаяния и бессилия что-то изменить. Попытался взять ее за руку, но Оля отскочила от него, тяжело дыша. Смутилась, занервничала еще больше, но в глазах Владимира не увидела обиды, лишь понимание. И ее трясло от омерзения, она не могла больше находиться рядом, видеть его добрые глаза. Ей не хотелось его любви. Не хотелось понимания, помощи от него. Ей хотелось, чтобы он исчез, чтобы его не было.