Albireo MKG - #Безднища

Мы приехали в Мюнхен, проехав на автобусе часть Европы, поэтому я вам сейчас расскажу, как это было. Я, вообще, всегда в городах замечаю не то, что другие. Я такой себе турист, мне неинтересно, то, что интересно другим, я смотрю как живут люди, насколько пространство города удобно для жизни.

Мы ехали из Бургаса, болгарского морского городка, сначала в Софию. Конечно, презрев все удобства. Едем на автобусе, а не на поезде. Поезд удобнее, но дольше идет. А так тебе меньше часов неудобно, чем было бы больше часов удобно. Выбор очевиден. Мы же едем с Марияном. У моего аверче поразительная способность, которая вскрылась только в этом мире, может, раньше я ее глушил просто, не знаю, выбирать самый неудобный и неоптимальный вариант из всех возможных. Лучше поездки в Софию на автобусе за 5 часов, только поездка в страну Карла Готта, на таком же автобусе, за каких-то 4 тыщи денег, зато 20 часов! 20, Карл майн Готт! Каждые 4 часа обещают туалет и кафе.

В Софии Мариян первым делом вызверился на туалеты, которые стоят 60 стотинок, это болгарские копейки, а не 50 9 9 25 русских рублей примерно. , как в Бургасе.

– Общественные туалеты должны быть бесплатными! – зло шипит Мариян.

– М, коммунистический митинг, – с усмешкой говорю я, – ты осторожней, мы в западную Европу едем, посадят в кутузку, как революционера.

Он смущается. К своим сорока пяти, он изо всех сил постарался не иметь гражданской позиции, пытается позиционировать себя анархистом, но, знаете, это такая анархия, как у вас всех – права мне дайте все, а обязанности заберите, тоже все. Сильно был недоволен, когда я ему сказал, что быть анархистом, это осознавать необходимость самодисциплины, то есть до анархии нужно дорасти, при этом, развившись до социалиста, понимая необходимость социума, до коммуниста – обогатившись всеми знаниями человечества, и уже потом, дойти до анархии, руководствуясь внутренним моральным законом, и учитывая уже в своих действиях, как самого себя, общество. Делать то, что принесет наибольшее благо всем, не потому что надо или это хорошо, а потому что ты понимаешь, что иначе нельзя. Вот что такое анархист. Ему какой-то Изя, конечно, напел, что анархия, это когда тебе никто ничего не запрещает. А еще, он научился не любить социалистический строй, но любить все, что при нем было. При этом его родители тоже социалисты. При мне он, конечно, побаивается про это говорить, я давлю аргументами и высмеиваю невежество. Вам бы тоже стоило знать, что все запреты, которые ужасают вас в законодательствах стран, которые пытались строить социалистическое общество – антикоммунистичны. Те запреты – железный занавес, гомофобия, запрет абортов, запреты джинсов и рока – это антикоммунистично и стоит вам почитать про времена настоящего социалистического строительства, про 1917 – 1926 годы, вы поразитесь, насколько истинно демократична и либеральна социалистическая идея. То есть вам мешает быть социалистом лишь ваше невежество.

– Нет, я просто… – бормочет Мариян, успокаиваясь.

Мы решаем перекусить перед автобусом, в магазин ходили Божен и Асен, а когда вернулись, Мариян накинулся на них, что они даже хлеба нормального не смогли купить. Божен морщится, он не любит истерики Марияна, но не умеет их успокаивать. Я какое-то время позволяю аверче бушевать, больше, чтобы показать Асену и Божену, что не стоит это терпеть. Но они терпят. Мы ради красоты способны терпеть и не такое. А аверче невероятно красив.

– Что вы как недоразвитые? Набрали всякого мусора! Хлеб, за левче 10 10 Лев – болгарская валюта, примерно 45 рублей. , просто хлеб! Понимаете вы болгарский-то хоть?

Асен пытается огрызаться, но получает еще большую вспышку ярости.

Я какое-то время любуюсь Марияном.

– Давай я схожу, чего тебе купить, кроме хлеба? – решаю я прекратить выступление.

– Я с тобой пойду! – успокаивается он, презрительно бросает им, – вот, я со Святославом схожу.

Я не понимаю, зачем меня называть полным именем, но в Болгарии меня все зовут так, даже если я при знакомстве представляюсь: «Слава, Святослав».

Аверче тоже зовет меня полностью, хотя он знает мое настоящее имя души, я его не скрываю. Он назвал меня так раз (не в глаза), сбился, сглотнул, вероятно, на него свалился весь пакет эмоций, и больше не стал. Я, к слову, дома его зову настоящим именем, в глаза – аверче, а перед общими знакомыми тоже местным чужим именем.

Есть такое психологическое явление, когда нам кто-то дорог, и вдруг он куда-то девается из нашей жизни, мы перенимаем его черты, чтобы оставить его с собой. Мы вдруг начинаем себя вести как нам несвойственно, потому что изнутри мы любуемся поведением того, по кому скучаем. В данном случае, для Марияна, это я. Я из нас истеричка и его вспышки на людей, это попытка посмотреть на меня. Безопасное смакование, которое он может включить и выключить, когда хочет. Он же этого не чувствует, его не рвет от эмоций. Сидит себе тихонько черным сияющим комочком сознания и любуется. Потому что, если вдруг я начинаю взвиваться, на самом деле, он, как обычно, теряется. Если это направлено на него. А мне больше не на что взвиваться. Остальное для меня несущественно. Мы возвращаемся. Как часто после того, как мы провели какое-то время вдвоем, умиротворенный Мариян улыбается, сияет, и поднимает всем настроение. Кроме меня.