Татьяна Деркс - Подарок судьбы

– Если на складе выдают такое мясо, иди, реши этот вопрос – один раз и навсегда! Люди работают с утра до ночи, придут домой – там тоже разносолов нет. А у некоторых просто нечего есть!

Она, конечно, отличная повариха, но мне было обидно, что в её смену с мясом всё в порядке, а моей смене достаётся то, что осталось. Однажды она говорит:

– Всё, завтра я отдежурю, а в твою смену будем делать забастовку! Продуктов нет и людей кормить больше нечем!

Меня многие односельчане предупреждали, что к осени она под любым предлогом меня «уволит». Возможно, эта забастовка в мою смену и будет причиной? Я пыталась возразить:

– Продуктов сейчас столько же, что и всегда. Забастовку-то зачем объявлять сразу? Люди же не виноваты! Я отработаю за тебя смену – иди, добивайся, требуй! Или пойдём вместе в правление колхоза и предупредим заранее.

– Нет, – говорит, – забастовка – и всё!

Говорю: – Тогда бастуем завтра, в твою смену.

– Нет, – раздражённо сказала она, – будет так, как я сказала!

Прихожу в свою смену на работу, а в столовой – хоть шаром покати! Есть только хлеб в достаточном количестве, немного пшена, пол-литровая баночка муки и несколько картофелин. Да, она уже постаралась.

Я растерялась: что делать? Оставить людей голодными? Может быть, в это трудно поверить, но мне в моей жизни довелось голодать, будучи уже взрослой. И что такое голодно, я знаю не понаслышке.

«Пусть уволит! – решила я. – Но людей накормлю!» Но разве можно что-то приготовить из этого? Вспомнился бабушкин рассказ из моего детства. Она рассказывала, как же трудно жилось в войну и послевоенное время.

– Питались в основном на полевом стане, дома и вовсе нечего было есть. Повариху тогда у нас называли кашеварка, – сказала она.

Я спросила:

– А что готовили в то время?

– Полевую кашу да затируху, – отвечала она.

– А что такое полевая каша? – спросила я.

– Это довольно густая пшённая каша с картофелем, заправленная пережаркой, то есть мелко нарезанным салом, пережаренным с луком на сковороде. А затируху ты знаешь, – добавила она. – Не только у нас ее готовят. В Белоруссии и на Украине затируху называют затирка, ну, а готовят также. А чай травами да листом чёрной смородины заваривали. Казалось, нет ничего вкуснее!

«Спасибо тебе, бабушка! – подумала я. – Теперь я знаю, как мне быть».

Сегодня нужно накормить две бригады в поле. Забежала домой, взяла кусок сала из холодильника, яйца, лук репчатый, картофель. Нашла и набрала листья чёрной смородины. Зашла к сестрёнке и попросила один литр свежих сливок. Это допускалось, и мы просто вносили эти продукты в список и сдавали его в правление.

Попробовала: что за полевая каша получилась? Неплохо. В термосах она ещё «дойдёт», и вкус раскроется. Затируха чаще делается на молоке – ничего, сливками забелят! Чай тоже удался: и вкус, и цвет, и запах. Хлеба нарезала с запасом и ещё так положила, на всякий случай. Разделила всё на две бригады и отправила. «Ну, всё, – думаю, – опозорюсь! Нет даже намёка на мясо, ни щей-борщей! – ворчу на себя, сокрушаюсь. – Бастовала бы себе, и заботы не знала!»

На следующий день остановила меня у правления колхоза знакомая и, смеясь, говорит:

– Ты знаешь, вчера в поле выезжали с проверкой: как в бригадах питаются? Напарница твоя, председатель, завхоз, даже из района кто-то был. Ехали, думали, сейчас скандал будет, и как бы механизаторы не забастовали. Приехали, время обеда. Люди довольны, улыбаются. На напарнице от злости просто лица не было! Разъярённая, она уже в машине кричала:

– Придурки! Каша им очень понравилась! Затируху жрут и нахваливают! Придурки!

Завезли в столовую продуктов много и разных, в том числе мяса. Хотя с мясом в мою смену так ничего и не изменилось. И я вскоре ушла с этой работы, как и многие, кто был до меня. Но когда я бываю у внуков или они приезжают ко мне, даже если я очень занята, стараюсь отвечать на все их вопросы, а не отмахиваться, ссылаясь на занятость. Вдруг им тоже что-то пригодится в жизни, как мне помогла эта беседа с бабушкой в далёком детстве.

Алексей родился в далёком-предалёком 1926 году. Он был шустрым и смышлёным мальчишкой. Жили они вдвоём с матерью в небольшом посёлке. Маму звали Шурой, редко Александрой.

Лёшке почти семь лет. Он худенький и маленького роста, что сильно огорчало его. Отца он не помнил, так как тот погиб, когда Лёшке не было и двух лет. Знал о нём только из рассказов матери. Ещё на стене в раме висела большая их с матерью фотография. Дом небольшой, с покосившимся старым забором. Трудно без отца. Мать почти не бывает дома, много работает. Часто она уходит на весь день, оставив ему на столе кусочек хлеба и несколько варёных мелких картофелин.