Оля Маркович - Предатели. Цикл рассказов

– В любом случае для нормального исследования этого эпизода мало. Мало статистических данных.

– Да я на Нобелевскую премию не претендую за свое исследование, просто можешь проверить, попредставлять. Я отлучусь в туалет, никуда не уходи! – Девушка улыбнулась и, резко встав из-за стола, скрылась из виду.

Стасов, пока ждал, попробовал представить своих бывших без ноги. Занимательный выдался аттракцион. Вообразить Ирину инвалидом было невозможно. Хотя в ней бы, наконец, появилось что-то человеческое, но ничего, кроме жалости, она не вызвала. Жалость к ней была привычным состоянием, несмотря на ее безукоризненность, а тут… Она скорее бы наложила на себя руки, чем жила бы с таким значительным дефектом. Настя и тут умудрилась бы стать лучше, чем он. Она организовала бы специализированные фонды, носилась бы по миру, собирала стадионы, вела за собой тех, кто почти потерял веру, написала бы бестселлер, выиграла бы параолимпийские игры, и он рядом с ней безногой даже в мире фантазий становился никчемным и второстепенным. Леночка. Милая теплая Леночка растеряла бы всю манкость, обрюзгла бы и никак не смотрелась уже в прозрачном пеньюаре. Ей меньше всего шла одноногость, не дай бог, подумал Стасов и поморщился, представив себя рядом с ней в кровати, случайно коснувшейся его культей.

А потом перед глазами возникла Оля. Он не испытывал к ней безногой отвращения. Он даже хотел заботиться о ней и помогать ей, но чувства его не оставались прежними. Там были вина, долг и скорбь. Она, красивая и серьезная, смотрела на него из дымки этой страшной фантазии, и весь их мир превращался в еще более тяжелое испытание, чем то, через что им пришлось пройти. Теория Стаси не работала. Возможно, это работает только в мире женщин или в мире таких больных, как Стася, решил он и через силу отправил в рот последний кусок стейка.

Его спутницы долго не было, и он уже занервничал, не отпилила ли она себе на кухне ногу, чтобы проверить его чувства, как вдруг та появилась на террасе в очень странном виде, слава богу, с обеими ногами. Одетая в просторную непонятно откуда взявшуюся тельняшку, она медленно двигалась к нему. Губы ее горели ярко-красным цветом. Она с налетом театральности плавно присела за столик и посмотрела на него так, будто видела впервые в жизни.

– Же не манж па сис жур, – протянула она без тени улыбки.

– Стася Воробьянинова, харэ, – он покатился со смеху, но она не раскололась.

– Же не манж па сис жур, месье, – повторила она и положила горячую ладонь на его руку. Огоньки плясали в ее озорных глазах. Стасова и пугала, и интриговала эта сцена.

– Ты хоть помнишь, что это значит?

Она пожала плечами и захлопала короткими пышными ресницами. Он никогда еще не видел таких кустистых и торчащих в разные стороны.

– Сейчас ты говоришь, что не ела шесть дней.

Стася еле заметно улыбнулась и снова собралась. Выходить из роли она явно не собиралась:

– Си, месье!

Тогда уже и Стасов решил подыграть:

– Вас накормить? Что вы будете, лангуста или тут замечательный сочный тартар!

– Се ля ви, месье, оревуар, бонжур, жо тэм! – сказала она томно, не отводя глаз.

– Ого, уже и любишь меня? – он чуть смутился. – Это же просто набор слов, француженка ты моя. – Стасов умилительно улыбался. Она в тельняшке и с сочными губами на веснушчатом лице нравилась ему, и в то же время ему по обыкновению было за нее стыдно.

Набор французских слов в Стасином арсенале закончился, и она перешла на русский, придавая ему французского, по ее мнению, акцента:

– Отпустытэ сэбьа, месье СтасОв, – сказала она шепотом. – И пройдомтЭ со мной в туалетЭ, там я отработАть лангустин и сочнЫй тартар. – Тут она раскатисто передала французское «р», поднялась и направилась к уборным. Оглянулась, заметила, что ее спутник не сдвинулся с места, и добавила: – Чэрэз пиЯть минут, чтобэ не вызыват подозрениЙ!

Выждав немного, он понесся к туалетам и принялся постукивать в каждую дверь. Из-за одной его обложили матами, за другими была тишина, и только за самой последней раздался легкий стук в ответ, дверь отворилась, и Стася затянула его к себе, выключив свет.

Вышли оттуда они снова по очереди. Стасов шел вторым, также выждав пять минут. В его невозмутимом и серьезном лице читались признаки блаженства. Может, потому люди за столиками смотрели на него внимательнее, чем обычно. Стася сидела на своем месте и поедала десерт. Увидев Стасова, она закрыла рот обеими руками и сложилась в три погибели, сдерживая смех.