Евгений Брейдо - Театр Аустерлица

– Поэтому вы возвращаете изгнанных из Франции аристократов?

– Я возвращаю только тех, кто не воевал против нас. Сейчас, когда феодализма больше нет, аристократия безобидна. Но она необходима. Это сословие воспитано в понятиях чести, им не нужно объяснять, что такое величие, слава или милость к побежденным. Иначе нам останется узнавать про благородство разве из трагедий Корнеля или поэм Оссиана. Хотя вы правы, между нами нет сходства. Мои ворчуны, возможно, даже лучший пример для подражания. Они доблестны. А для чести французской нации нет ничего важнее чести французской пехоты.

Да, больше всего империя нужна его ворчунам – все-таки он солдатский император.

– А конституция? Что вы с ней сделали?

– Поменял на конституцию X – го года. Разве что-то случилось? Слышали, как теперь шутят в Париже: «Что дает конституция X – го года? Бонапарта.» Смешно. Кодекс Наполеона – вот что важно, форма правления не имеет значения. Что вам нужнее – либеральные принципы или демократия?

– Мне нужно то и другое. Десятилетнее консульство, теперь пожизненное. Пожалуй, еще не поздно стать Вашингтоном, но если все же станете Кромвелем, когда-нибудь жестоко за это поплатитесь.

– То и другое вместе пока невозможно. На нас все время нападают. Теперь понятно, что война с Англией продлится долго и втянет в себя много стран и народов. Кроме меня, вести ее некому. Я не боюсь войны, хотя не начну ее сам. Чтобы жить в мире и согласии с соседями, мы с ними должны быть похожи, значит, Гражданский кодекс должен завоевать, по крайней мере, Европу. Хотя думаю, что даже испанские колонии в Америке скоро последуют примеру Франции. Тут нужно военное счастье и твердая рука, а у меня еще и легкая – все, к чему прикасаюсь, удаётся.

– Единая Европа – утопия. Удача может в любой момент отвернуться, и тогда вы упадете в прикрытую цветами пропасть.

Тот портной в Венеции верно подсказал про серый плащ к треуголке. Или двууголке? Черт знает, как называется эта дурацкая шляпа. Их все разнашивает Констан – может, он знает? У камердинера огромная голова.

Серый цвет хорош – броскость вульгарна. Ему нравится серый. Или темно-синий – цвет их шинелей. В темно-синем был при Маренго. Тогда появились чёлка и скучные волосы в скобку – вместо длинноволосого романтика времен Арколя и Яффо. Интересно, каким его запомнят? Как сейчас – в сером плаще с треуголкой и звездой Почетного легиона на мундире? Запомнят ли? Пожалуй, да. Для победителя при Лоди, Кастильоне, Пирамидах, Ульме должно найтись место в Истории. Он угадал свое предназначение и пожертвует ему всем – и счастьем и любовью. Всем, что для любого человека и есть единственный смысл жизни. Только не для него. Впервые понял это в Италии. Ту кампанию не превзойти, не повторить. Он был влюблен, свободен как ветер, служил Родине и себе самому. Из отчаянных оборванцев, кажется, одним рывком воли создал грозное войско, перемалывал с ним бесконечные пьемонтские, австрийские армии, а в голове царила Жозефина.

И все было впереди. Ах, как ему тогда везло! Судьбе никогда и нигде не устоять перед его волей, но с той кампанией ничто не сравнится. Всегда в меньшем числе, нападал и разбивал неприятеля наголову повсюду, где только мог найти. Там, при Кастильоне, родилась его стратегия, там он впервые заворожил солдат своим военным счастьем. Самая большая честь – быть первым в атаке, самое большое несчастье – разочарованный взгляд генерала. Когда честь превыше всего, сила натиска неодолима.

Нет ничего невозможного, слово «невозможно» нужно выбросить из французских словарей. Оно развращает. И нет ничего важнее дерзости замысла, конечно, если можешь этот замысел воплотить.

Теперь время легенды. Нужно создать добротную, чтоб хватило надолго. Его империи не нужен живой Наполеон, ей нужен герой, миф. У Наполеона могут болеть ноги или живот, у императора никогда ничего не болит, он никогда не устает и почти не спит. Наполеон изредка делает ошибки, император непогрешим и знает все наперед. Например, план этой кампании он, конечно, составил еще в Булони, когда собирался переправиться в Англию, и уже там точно указал место, где разобьет врага. После битвы пусть об этом напишут во всех газетах.

В Италии ничего похожего не приходило в голову, тогда он просто любил Жозефину и мечтал о счастье. Но и честолюбие не отступало. До сих пор помнит наизусть свои письма 96-го года: «И дня не прожил без любви к тебе. И ночи не провел, не сжимая тебя в объятиях. Чашки чая не выпил, не проклиная честолюбие и славу, которые держат меня вдали от тебя.» Сколько их было! «Природа дала мне сильную решительную душу, тебя же соткала из кружев и газа.» Днем побеждал, по ночам писал ей. Без этой страсти не было бы Итальянской кампании. Родился мечтателем, чувствовал, что будет его черед, но тогда впервые догадался, на что способен. Оттуда же пошла легенда – первая ступенька к трону. В Италии стал героем, а теперь вырос в императора.