Анна Берсенева - Песчаная роза

Его дом тоже был построен недавно, и его же компанией, поэтому пентхаус, который Максим для себя выбрал, являлся образцом безупречного современного жилья. Соне нравилось смотреть в огромное панорамное окно, за которым открывался вид на Москву-реку, церковь Михаила Архангела, цепочки и созвездия городских огней.

Она прошла в комнату и остановилась возле низкого стеклянного столика, глядя на эту сияющую московскую россыпь.

– Как твое платье снимается?

Максим поднял Сонины волосы и коснулся губами ее затылка. Его дыхание было горячим, и она знала, что это от желания, направленного на нее.

– Как перчатка, – ответила Соня.

Он присел на корточки, распахнул платье сбоку по разрезу и, целуя ее ногу по всей открывшейся длине, потянул платье вверх, снимая его и вставая одновременно.

– Понимаю средневековых пуритан, или кто они там были… – пробормотал Максим. – Нет ничего эротичнее виднеющейся из-под платья пятки. Но смотря чьей, правда.

Они соскучились, конечно, не только по тому, чтобы пить вино под стеклянной луной, но и по тому, что соединяло, сплетало их сейчас на полу. Не хватило терпения добраться до кровати, да и зачем, если так хорошо на светлом ковре перед стеклянной стеной, за которой город, и река, и огни, и все это пульсирует энергией так же, как их мгновенно сомкнувшиеся тела…

– Надо было продлить удовольствие, – выдохнул Максим, прижимая к себе раскинутые Сонины ноги.

– Тебе его не хватает?

Она сдвинула колени, повинуясь его рукам, и сжала его бока. От этого ее движения, то ли покорного, то ли исступленного, он вздрогнул и застонал. Удовольствия ему явно хватало, и ей тоже, несмотря на то, что все в самом деле произошло слишком быстро – Максим стал вздрагивать в ней почти сразу, как только она обняла его не ногами только, а всем телом. Но сейчас все и должно было произойти именно так, почти мгновенно: они соскучились оба.

– Вся ночь впереди, – сказала Соня, когда он затих, упершись лбом в ее плечо. – Еще будет и медленно тоже.

Максим перекатился на спину, лег рядом, раскинув руки. Потом покосился на нее и сказал:

– Давай сфотографирую тебя?

– Зачем? – не поняла она. – Для инстаграма, что ли?

– Чтобы ты увидела, как смотришься на этом ковре. Ты с ним просто сливаешься. Я специально такой выбрал.

– С которым я сольюсь? – засмеялась Соня.

Лежать рядом с Максом на мягком ковре было приятно.

– Ну да, – ответил он. – Глаза-то у тебя как песок. И по цвету, и по фактуре. И волосы тоже.

– Сразу видно строителя! – Соня засмеялась. – Может, ты и артикул мой знаешь?

– Артикула не знаю. А хотелось бы.

– Зачем?

– Для определенности. А то я в тебе тону.

– Тебе это не нравится?

– В сексе – нравится, и это еще мало сказать. А в жизни… – Он секунду подумал и твердо сказал: – Тоже нравится. В конце концов, должно же в моей жизни быть хоть что-то непонятное.

Что он имеет в виду, Соне как раз было понятно. Жизнь его выстроена по железобетонным правилам. Неизвестно, установил он их потому, что ему с такими правилами удобно, или потому, что без них ему не по себе, но во всяком случае Соня с ее книжками, музыкой и прочим подобным, наверное, выбивается из общего прагматизма его жизни, и ему это в самом деле нравится.

Максим встал, подал руку Соне и, когда она тоже поднялась с ковра, поцеловал ее в висок, сказав: «Какая прохладная!». Потом он пошел в глубь квартиры за вином: еще в ресторане сообщил, что у него есть ледяное рейнское.

Пока его не было, Соня достала из шкафа свой длиный шелковый халат и завернулась в него так, что видны остались только голова да пятки. Любуйся пуританской эротикой, раз нравится!

В этой квартире у нее было все необходимое для того чтобы, войдя, сразу же начать удобную, по собственному вкусу устроенную жизнь. Ключ от квартиры Максим дал ей после третьей ночи, которую она здесь провела, и тогда же предложил покупать сюда все, что она считает необходимым.

Это было два года назад. Если бы Соню спросили, почему они не съезжаются, она могла бы ответить: «Потому что он мне этого не предлагает», – и это было бы правдой, но правдой не полной.

Максим не предлагает ей перейти жить в его квартиру, потому что она ни словом, ни намеком не дает ему понять, что это возможно. Он самолюбив и не хочет встретить отказ. А она не говорит ему об этом, потому что… Да к чему искать сложные объяснения? Потому что ей тридцать семь лет, и то, что казалось желанным и само собой разумеющимся в двадцать, сейчас таковым уже не кажется.