Стася Холод - Волшебный фонарь

– Ты зачем принес мистеру Дорриту майских жуков? – спросил директор грозно.

– Это я не ему, сэр, – промямлил Эдвиг.

Пока он откровенничал с мистером Норвудом, ничего не подозревающие удильщики пребывали в том сакральном, отрешенном состоянии, когда кажется, что благополучие всего мира зависит от клева. Легкие ветерок едва заметно колыхал ветви ив, смиренно склонившихся над зеркальной гладью воды, и живописные купы деревьев были окутаны мягким рассеянным светом. Мистер Доррит не сводил глаз с поплавка, он вытянулся в струнку и замер, и лимонница, принявшая его за изваяние, сидела у него на плече и помахивала полупрозрачными крылышками. Вдруг из зарослей цветущего боярышника выскочил сынишка привратника, сухощавый и всклокоченный, как чертенок, и завопил на всю округу, что их срочно зовет мистер Норвуд.

– Ты что орешь как резаный, рыбу распугаешь! – всполошился математик, а воспитатель понял – пора сматывать удочки.

Запретный плод сладок, но у него горькое послевкусие. В школе уже знали, что мистер Доррит страшен в гневе, да и мистер Шэгги не был и вполовину так добр и снисходителен, как няня Бэтти, и в ожидании их Эдвиг совсем скис. По щекам его беззвучно текли слезы, крупные, как градины, они капали с подбородка на форменный жилет, оставляя на сукне темные влажные пятнышки. Жужжание майских жуков, с истерикой мечущихся вокруг люстры, изматывало душу. Директор сидел за столом в белоснежной рубашке с накрахмаленным, жестким воротничком и глухом сюртуке, застегнутом до последней пуговицы, и смотреть на него было муторно. Наконец пришли воспитатель и математик, и с ними в мрачный кабинет ворвалось лето, пахнущее луговыми цветами и свежей листвой, и сами они в легких светлых костюмах более напоминали досужих дачников, нежели строгих наставников.

Мистер Доррит нежно любовался уловом, а мистер Шэгги был сильно сконфужен, но не тем, что его недосмотр и огрехи в работе дали столь неутешительные всходы. Воспитателя куда больше печалило появление сынишки привратника в месте тайном, секретном и известном ему одному в школе.

– Говори, – сказал директор трагично. – Все сам говори, мальчик.

Эдвиг хитрил, изворачивался, и тогда ему был задан вопрос в лоб:

– Зачем ты полез в комнату мистера Доррита?

В садке математика бились крупные окуни, и ненароком взглянув на них, Эдвиг пролепетал:

– Хотел посмотреть рыболовные снасти…

Услышав это, мистер Доррит расплылся, словно мороженое на пикнике. Он великодушно попросил за Эдвига, как новичок за новичка, и даже пригласил его к себе в гости, желая показать наборы крючков и грузил.

– В любом случае он должен извиниться перед вами и дать слово, что никогда больше не позволит себе ничего подобного, – потребовал директор.

Эдвиг покаялся перед мистером Дорритом и выбежал во двор, вспаренный и зареванный, до конца не верящий в избавление, но сердце ему грел заветный листок, благоразумно спрятанный за пазуху. Он так ловко обвел вокруг пальца всех троих наставников, что считал себя вправе гордиться своей сообразительностью. Эдвиг оправился от испуга и восторжествовал, чего не скажешь о мистере Доррите. Вернувшись к себе в комнату, математик увидел на столе тетрадь, раскрытую на той самой странице, где были записаны задания для проверочной работы, и чудесное летнее настроения разом улетучилось. Чернильный отпечаток мальчишеской ладони, предательски синеющий на обложке, не оставлял сомнений, что здесь кто-то побывал. Мистер Доррит немало огорчился – ложь и притворство всегда отталкивают, – но ему не хотелось плохо думать об Эдвиге. В конце концов, после него в незапертую комнату мог войти кто угодно. Однако спускать такую дерзость он тоже не собирался и приготовил наживку для юного обманщика. Кем бы тот ни был, он непременно попадется на крючок и сам выдаст себя.

… Эдвиг помнил добро и не прочь был поделиться трофеем с Алексом Милтоном, но тот ни за что не сел бы в спасательную шлюпку один, без товарищей. Выручать обидчиков и гонителей Эдвиг не хотел и притворился, будто бы он так же, как все, трепещет в преддверии сурового испытания. Мистер Доррит волновался ничуть не меньше, но его интересовали подлинные результаты своих трудов, а потому во время проверочной работы он следил за классом в оба, шпаргалки перехватывал на лету, а наиболее вертлявые получали линейкой по пальцам. Казалось, даже воздух в кабинете раскалился от напряжения двадцати умов, кое-кто уже начал хлюпать носом, и только Эдвиг, предусмотрительно написавший решения задач и примеров на ногах выше коленок, где они закрыты шортами, сохранял хладнокровие. На следующий день мистер Доррит зачитывал оценки, не блестящие, но могло быть и хуже, а в целом он остался доволен. Даже бестолковый Томпсон получил «удовлетворительно», правда, с минусом до Ливерпуля. Стопка листочков уже почти растаяла, и Эдвиг начал беспокоиться, но быстро придумал удобное тому объяснение, – очевидно, у него одного «отлично», и мистер Доррит хочет отдельно его похвалить.