Татьяна Чекасина - Пять историй

Мои истории о людях – тоже кажутся простыми, невыдуманными. Но за подачей этих историй, как и вообще в реализме, который является вершиной искусства литературы, стоит большая творческая работа. Чтобы основа истории, её материал, превратился в художественное произведение, надо много поработать, надо иметь соответствующее для этого образование, но главное, всё-таки, талант, можно это громкое слово заменить на способности, но не нужно, ибо талант и есть талант, это дар, который даётся настоящему писателю от бога. Когда человек одарён, он уже не выбирает, он не может выбрать никакого другого жизненного пути, никакой жизненной работы, кроме этой единственной: создания литературных произведений в формате искусства литературы.

В книге представлено всего пять историй. Но написано куда больше. Приоткрываю вам профессиональную тайну. Написано, не значит, закончено. Предстоит ещё работа над тем, что написано. Немало историй находится и на стадии замыслов, которые у меня имеют вид кратких записей, но по мере существования, по мере жизни этих именно замыслов, они обрастают новыми деталями и в деле создания образов, и в сюжетных перипетиях, дорабатываются и в аспекте философии и психологии. Когда это зерно превратится в росток, я получаю изнутри толчок и начинается довольно спонтанная выдача текста, не на компьютере, конечно, а от рук. Я пишу то правой рукой, то левой. Иногда текст бывает таким большим, утомительным для физической выдачи, что устаёт одна рука и принимается за дело другая. Двоерукость – это тоже дар божий в данном случае. Меня, от природы левшу, в советской школе очень правильно переучивали на правшу. Тот, кто понимает в психологии человека и в психологии творчества, знает, какое это колоссальное преимущество перед теми, кто пишут только одной рукой. Для писателя, конечно.

Черновых текстов немало, некоторые уже на стадии компьютерного набора, который я выполняю со скоростью профессионального наборщика текстов, но, в целом, работа над каждым произведением и далее идёт довольно медленно, и каждое произведение имеет не один вариант, а много, а правки литературного текста могут продолжаться уже и в вёрстке. Тут я не одинока. Лев Толстой имел конфликты с книгоиздателями именно на тему правок там, где их, по идее, уже не должно быть. Роман «Война и мир» имел десять вариантов. Не подражаю великому, но процесс одинаков, одна профессия – писатель. И я счастлива, что бог мне позволяет работать в этой именно профессии.

Татьяна Чекасина, писатель

Вместо Киплинга на ночь (телевизор был в зачаточном состоянии и «Спокойной ночи, малыши» ещё невозможно было посмотреть), папа развернул газету. «Правду». Мне ещё маловато лет, чтобы читать газеты, да и слушать их чтение. Он говорит, что эта – главная газета у нас в стране, и, видишь, напечатан рассказ, называется «Судьба человека». Видишь: посвящение? Рассказ посвящён «бабушке Жене» (так он называет ту, кому автор, Шолохов Михаил Александрович, кстати, полный тёзка моего папы) посвятил этот рассказ.

Конечно, он не стал мне читать этот взрослый рассказ на ночь, но передал мне ту радость публикации, которой был охвачен сам. Ну, и то, что Евгения Григорьевна нам какой-то близкий человек. Да, мой папа с ней общался, знал её, ведь она была родной сестрой его дедушки. Не такая и близкая родня, но в моей семье придавали значение родству, понимали важность родства, даже такого дальнего.

Вот с ней и общался Шолохов.

Евгения Григорьевна была первым редактором «Тихого Дона», и ей посвятил писатель этот свой знаменитый рассказ. Сама я никогда не общалась с Шолоховым или с его литературными друзьями, никогда не обращалась ни с какими просьбами в отношении писательской жизни. Шла исключительно своим нелёгким путём, им и продолжаю идти. Но отношение к литературе и к Шолохову было воспитано во мне, как надо.

У Левицкой была внучка (недавно умерла) тоже Евгения, только Игоревна. С Женей Левицкой (второй, то есть внучкой) мы общались по-родственному, отмечали и праздники, и тризны. И когда началась клеветническая компания против Шолохова, мы переживали это как личную драму. Было очень больно за то, что делали с ним, как его убивали буквально.

Помню один грустный «праздник» в подвале у Петровских ворот. Самый разгар травли. Мы с Евгенией Игоревной и со Светланой Михайловной (дочерью Шолохова), несколько певцов из тогда практически разогнанного Казачьего хора. Это было так тяжело, хоть и пели хорошо! Это был сущий андеграунд русской великой прозы, нас всех, кто работал в традиции русской литературы, в традиции Шолохова, будто загнали в этот подвал. В общем, расправились.