Лина Кирилловых: Они исчезли

– Приятного аппетита, – сказала Варя смешливо.

– Шпашибо!

Артём взял красную корзинку из пластмассы. На ближней разорённой кассе осталось только несколько пачек жвачки. Кто-то выгреб из кассы все деньги. Зачем? Жилетка кассирши висела на спинке стула. «Мария», – кратко значилось на бейдже, и Артёму внезапно подумалось: чья-то мама. Вот она приходит вечером с работы и проверяет у похожей на Варю дочки уроки. А вот однажды не приходит. Виталь икнул и хихикнул. Варя, наклонившись, подняла упавшую под кассу упаковку пластыря и положила её Артёму в корзинку. Артём кивнул и направился в торговый зал. Ну, что же, посмотрим…

Насколько вонь позволит. И – кто его знает, что там, в полумраке, Длинный разрушил ещё.

Дети не были непредсказуемыми. Первым делом они подчищали запретные отделы со сладостями, полки с вредными, вкусными чипсами, восторженно пили шипучий искрящийся лимонад и ощущали себя как в раю, очевидно. Кто-то более умный ел фрукты. Фрукты довольно быстро испортились. Потом настала пора сознательных. Эти собирали макароны, крупы, хлопья и консервы, бутилированную чистую воду и различные предметы гигиены, объединялись, менялись, делились. Затем пришёл Длинный. И похожие на Длинного люди. Такие существовали всегда. Но тогда, в прежней эпохе контроля, таились, лишь прорывались гнусной чернотой – когда не видели взрослые, когда попадался в вечернем синеющем сумраке пригодный для нецензурных надписей забор. Их называли хулиганами. Они могли подраться и ограбить младшего. Они тогда на самом деле оставались все, как грызучие псы на одной гибкой цепи, но теперь…

Длинный здесь побесчинствовал всласть. Имея как будто какой-то болезненный пунктик на разрушении целостного, он разломал, используя силу верных мордоворотов, наклонные витрины для выпечки, и неизвестным образом расколотил все лампы на потолке. Разбитые люминесцентные трубки рассыпались, как стержни гигантских ручек. Затем банда обрушила несколько стеллажей. Те рухнули друг на друга, перекрыв перед Артёмом проход. За завалом сильно пахло скисшим, горьким и бумажно-мокрым: молоко в картонных пачках. Было. По полу сеялась истоптанная, сохранившая отпечатки кроссовок мука. На удивление, в соседнем отделе вполне себе чинно стояли ряды никем не разобранных специй и пряностей. Даже масло. Длинный пачкаться в нём не хотел – или просмотрел эти полки.

– Оливковое, горчичное, подсолнечное, – оценила Варя. – Кукурузное. И масло авокадо, гляди-ка. Берём?

– Почему бы и нет. И перец можно, молотый. Сушёную зелень ещё, для готовки. Я пока тут поставлю корзинку, – сказал Артём. – Потом вернёмся. Грузи добро, разбойница…

Варя фыркнула.

– Я не имею в виду, что ты чем-то похожа на них. Это же наша вчерашняя шутка…

– На этих невозможно походить, – сказала Варя. – И я не обижаюсь, вот ещё. Ты, Тёмка, просто… преувеличиваешь, сильно. Мою решимость и безбашенность, крутость. Что там ещё есть у разбойников?

– Ножики. И дубинки.

– У Сашки нож. Но выглядит мечом.

– Он – рыцарь.

– Точно!

Артём наклонился и поставил корзину на пол.

– Схожу за ещё одной, – сказал он.

К этому маслу салат бы. Из овощей, с грядки.

Варя кивнула.

Высокие магазинные окна, сплошь грязные от дождей и пыльцы, бросали тусклый свет на плиты пола границей. Дальше шёл полумрак, пока ещё мягко рассеиваясь. Вонь холодильников приросла остротой и тошнотворной гнилостностью. Всё, бывшее замороженным, благополучно и смрадно расквасилось, всё, бывшее охлаждённым, разложилось могильно и мерзко. И… Следует честно признать: это оказалось той сферой, восстановить которую не получилось. Не гниль искоренить, чёрт с ней, с гнилью. А вновь воскресить электричество. Ты должен был быть, некий умник в очках, ты должен был, заучка в глупом свитере, взмахнуть гроздью медалей и грамот, придумать, сделать, запустить, перепаять – но не нашёлся. Артём потоптался у светлой границы, шагнул. Варя последовала за ним. Артём, не оборачиваясь, знал, что она зажимает сейчас нос и рот.

– Подожди меня на свету. Не ходи.

– Не могу. Вдруг там плохое, а я тебя оставлю, Тёмка…

Под ногами хрустнули подушечки и шарики – распотрошённый кем-то сухой готовый завтрак.

Артём достал из кармана фонарик. Голубовато-белый бледный луч ударил в хаотично тронутые жадными руками полки. Артём зашарил руками, поднял белую пыль, закашлялся: из прорвавшихся пакетов с хлопьями сыпалось. Варя положила в корзину сырный попкорн и несколько найденных целых пачек овсянки. Расположенный рядом консервный отдел поприветствовал их запустением. Вонь холодильников в данном случае не могла помешать: консервы в новом мире ценились. Осталась, однако, фасоль – и помятые банки дешёвой тушёной свинины, на которую и раньше не особенно претендовали покупатели. Артём взял лишь фасоль, но не всю. За консервами кто-то ещё ведь придёт. Честность решения вознаградилась: дальше лежали лапша и пюре, даже суп в высоких картонных стаканчиках, и Варя стала деловито выбирать, но внезапно остановилась. Замерла, повернув голову вбок.