Сергей Кишларь - Свободное падение

– Алло, гараж! – Белка подразнивала, держа в одной руке бутылку коньяка, в другой пару плиток шоколада. – Как насчёт двойной порции здорового пофигизма? – зазывно кивала в сторону кухни, где Петракова уже вовсю гремела посудой.

Свет кухонного плафона плескался в коньячных бокалах, в перламутре чашек стыла кофейная гуща, три сигаретных дымка вились, сплетаясь один с другим, выискивая друг в друге опору.

И находили!

– Девчонки, что бы я без вас делала… Люблю вас.

– И я вас.

– И я…

Хлюпанье носом, чмоки в щёку.

Потом Белка – неисправимая оптимистка – утирала ладошкой слёзы солидарности.

– Эй, клюшки! Это что за мокрота? Фиг им всем – не дождутся! Плевать на них с высокой горки! Да, хоть с колокольни! Хоть с орбитальной станции!

Чаще всего такие посиделки случались у Петраковой – вот где была нужда в подруготерапии! Влюбчивая родилась как кошка, а мужики – ясен пень! – сволочи.

Когда слышался в телефонной трубке плачущий голос подруги, Кристина с Белкой ехали в другой конец города, где Петра снимала квартиру подальше от пьющего отца и вечных семейных разборок.

– Ну, блин, кошёлка! – возмущалась Белка. – Тебе – ля-ля-ля, бла-бла-бла! – вот такенную лапшу на уши, а ты повелась, как последняя лохушка. Ты сначала присмотрись, чё за мужчинка, а потом в спальный мешок к нему прыгай.

– Белинская, не остри тупым углом, а? Знаешь, сколько мужчин надо поменять, пока найдёшь того, который согласится с тобой жить?

– Не знаю, и знать не собираюсь.

– Ну и блюди себя для своего мифического олигарха.

– Твоя философия похожа на рассуждения алкоголика: чем больше я пью, тем сильнее дрожат руки, чем сильнее дрожат руки, тем больше проливается мимо стакана. Значит: чем больше я пью – тем меньше я пью.

– Ну и? Не поняла.

– А чё тут понимать! Чем чаще ты меняешь мужчин, тем меньше надежды на то, что тот, кого ты ищешь, воспримет тебя всерьёз.

Разными были П е тра и Белка: одна вечно обжигалась, ходила на грани потери женской гордости, вторая чуть ли не в монашки записалась, скептически глядя на окружающих мужчин: «Второй сорт – не брак!»

Хоть и были все три подруги разными, а в красоте друг другу не уступали. Про них говорили, что они подбирали друг друга по внешности. Другие подбирают подруг по интересам, по социальному статусу, по принципу «против кого дружим». А они по красоте.

Ага! Сидя на горшках в детском саду подбирали друг друга. Сцыкухи сопливые!

– Две подруги у меня, – вздыхала Белка, – и обе дуры. Авдееву видели?

Кристина едва слышала про Авдееву, сердце сжималось: украла у неё жизнь, исполнив все те мечты, которые наметила себе Кристина. Поэтапно, не торопясь и будто дразня: Мещерский, журфак, телевидение. Удачливая во всём. Как это назвать, если не плагиатом? Списала у неё жизнь, как контрольную по алгебре.

– А ничего так на экране смотрится, – одобрительно кивала головой Белка.

– Нифига себе «ничего». Второе место в конкурсе красоты среди дикторов телевидения.

Кристину злил этот разговор, как и всё, что было связано Авдеевой.

– Всё, хватит тайгу пылесосить. – Она решительно собирала со стола рюмки и кофейные чашки, относила их в мойку. – Идём на прогулку. Себя показать и над другими посмеяться.

Шумно прихорашивались у зеркала, шутливо оттесняя друг друга плечами. Петра – шатенка с рыжинкой, с горящими глазами; Белка – блондинка, то и дело забывающая о собственной же установке быть строгой и неприступной. Весело хохотали, отталкивая друг друга бёдрами: «Посторонись, тётки!»

Галдели, стучали каблучками по лестничным пролётам, выходили из подъезда: высокие, стройные, походка от бедра.

«Тёткам» было по двадцать пять, они собирали на улицах восхищённые взгляды, были ещё молоды, но уже знали жизнь, и только одного не могли понять – почему мужчины стелются перед ними, а женятся на «серых мышках».

После Тимура Кристина целый год не пускала в свою жизнь мужчин, потом появился Вова. Даже два Вовы. Нет, физически он был одним человеком, но присущее большинству мужчин раздвоение личности было у него так сильно развито, что Кристина воспринимала его как двух разных людей. Раздвоение было чётким и понятным как на шкале термометра: вот тебе плюс, а вот минус. Между ними только ноль – точка отсчёта.

Для Вовы такой точкой была эякуляция. До секса он был само обаяние: дарил цветы, мыл посуду, хохмачил. Кристина почти любила его. Пройдя критическую точку, Вовчик кардинально менялся: мог часами не разговаривать с Кристиной, равнодушно потягивал перед телевизором пиво, лениво отвечал на вопросы.