Юрий Сотников - Вовка. Рассказы и повесть

Господи – он ещё и кровью их решил повязать. Ей-богу, прямо детский сад на горшочке.

– До свидания, – чётко сказала мадонна, глядя в лицо обожаемому.

– до свид… – пролепетала сконфуженная француженка в уже закрытую дверь.

В одну тонкую линию вытянулись губы мадонны; из прежде добрых глаз сверканули две молнии.

– Слушай, зачем ты с ним так?

– как?.. – Опять тихий голос, и снова боязливый взор на белый лист протокольной бумаги.

– Каком кверху. Я вообще не пойму, что ты из себя строишь.

Мадонна мстила и за себя, за свою обделённую симпатию; но я был уверен, что в ней незаметно тлеет злым огоньком и капитанская обида – чем ты лучше всех нас? неужели из высшего общества?

– А что я должна была сделать? Может, дать ему прямо здесь, на столе, подложив под задницу протоколы?

Ого!, да у этой француженки наш русский гонор. И она сейчас размажет себе на бутерброд бесстыжую любвеобильную мадонну.

Я мысленно потёр ладони в предвкушении свары, затаившись огромной серенькой мышкой прямо перед их очами. Когда дамы валтузят друг дружку, то они ничего вокруг не замечают, и я был просто пятном у стены.

– А давно ли ты целкой стала? А? Сама мне рассказывала, что с пятнадцати лет с мужиками махаешься! – Мадонна всерьёз осерчала, и её верно слышали уже за плотными дверьми кабинета.

Француженка от этого крика даже успокоилась, посмелела. Так часто бывает в душе у не особенно тонких натур, когда на них начинают орать. Они внутри себя самоорганизовываются против вампиров, которые пытаются высосать их сердце и силы.

– Я давала тем по любви, или во всяком случае, по симпатии. А твой капитан бестолковый болван. О чём я буду с ним говорить до и после? да и сможет ли он завлечь меня такой пустой головой.

– Ну ты и дура! Зачем тебе голова, если хрен есть моржовый?

Они недоумённо посмотрели друг на дружку; потом распоняли сами себя, и расхохотались. Их смех был намного веселее и привлекательнее, чем ругань.

Почуяв, что девчата сейчас обязательно заметят меня, я лично им подал голос: – Миленькие, а что будет со мной?

Мадонна удивилась мне как мышонку на письменном столе, и ойкнула: – ой… Ойёёй!

Но француженка смело показала мне на норку, на дверь:

– Да идите вы на хрен!

– Как же так? – съехидничал я, уже унося свой длинный хвост, длинный нос, и всё остальное.– А пристрелить меня за поедание младенцев?

– Хорошо. – На порозовевшем лице мелькнуло подобье иезуитской улыбки. – Когда будете выходить из подъезда, я на вас цветочный горшок сверху сброшу.

В самом деле: выходя, я услышал шурхание над макушкой, и интуитивно отскочил в сторону – лишь слегка зацепило плечо. Но это был не цветочный горшок, а воронья какашка.

Долго путешествуя пешком по полям, лесам и весям, выпив всё из фляжек до капли и томясь от жажды, когда солнце палит безжалостно, особенно по таким вот открытым миру путникам – я люблю зайти в маленькую деревню, выгадывая где-нибудь у захудалого двора деревянный колодец с воротом. Таких уже мало осталось на свете; но если наткнусь, увижу иль унюхаю, то обязательно сяду возле него пообедать.

Уж кажется, мучила такая страшная жажда, что и ведро бы выпил, и весь этот благодатный оазис в раскалённой пустыне – но хлебнёшь всего лишь с поллитра студёной воды, пахнущей тиной да лягушками, и всё – желудок от копчика до глотки наполнен сытостью, разнотравьем, ароматами и впечатленьями. На рюкзаке разложен простецкий обед – хлеб сало картошка да лук – а я сижу фонбарон, словно предо мною графское рандеву с десятью переменами блюд. И во фляжке не вода, но вино – я пьянею от необъяснимой радости тела и духа.

Из воротец вышел подслеповатый дед в овчином жилете и внуковой кепке-бейсболке. Приложив ладошку ко лбу, он оглядел меня с дали – но не узнал как чужеродного незнакомца. А подойдя ближе, то вроде б узнал; и спросился: – Пардон, вы не вы ли здесь жили столетье назад, когда дом тут в поместье стоял огромадный – с обслугой, статуями, да жёлтой конюшней?

– Может и я, милый отче. Сам не помню, из памяти временем стёрлось, и наждачной бумагой много-многих событий. А что вы хотели узнать у меня, если я?

– Да вот мне от бабки достались, а ей от прабабки, а той от прапра: ключи-то от вашего барского дома нужны вам? хоть и отворять уже нечего.

– Ничего, я возьму. Принесите мне, отче, пожалуйста.

Он вздохнул, уходя: наверное, вспомнил себя ну совсем ещё маленьким отроком, кой со страхом и неизведанной сладой блуждал среди белых статуй, представляя себя как хозяина на белой же лошади – и рядом бледной барышни очарованный взор.