Анастасия Харсеева - Муравейник вечности. Сборник рассказов

Был тихий зимний вечер, один из тех, когда хочется побыть в тишине вдали от всего безумства улиц, посидеть за уютной книгой или просто провести время с близким тебе человеком. Мы сидели друг подле друга в гостиной в доме моих родителей – я и Оливия. Она, девушка, которую я любил всем своим юношеским сердцем, была подругой моего детства, и узы крепкой дружбы связывали нас вот уже долгие годы. Оливия была мечтой, достичь которою мне не представлялось возможным, поэтому я просто молча любил каждое мгновение, проведенное с ней.

Разгоралось пламя в старом камине, и Оливия сдвинула решетки. Она подбросила в камин еще поленьев, и на несколько секунд на смуглую кожу ее рук лег мягкий свет от огня. Пламя плавно скользило теплотой по ее плечу, будто приглашало в свои объятья. Но огонь обманчив: манящая притягательность быстро сменяется острой болью. Так и в любви. Поэтому я и боялся – завлечет и ошпарит, только прикоснешься. Я был страстно увлечен ею: тем, как она медленно помешивала золу в камине, ее коротким черными волосами, приставшими ко влажным от жара щекам, ее голыми пятками на ковре…

Она оглянулась и улыбнулась мне. Небрежно смахнула волосы с лица. Ее глаза в тени казались совсем черными, только маленькие отсветы искр играли в их сердцевинах. Я смотрел на нее прямо, не моргая, и она отвечала мне кроткой милой улыбкой.

– Сегодня особенный вечер, не так ли? – прошептала она и, запрокинув голову назад, послала мне вопросительный взгляд, словно ища подтверждения своих слов.

– Когда хорошо, это всегда особенно, – ответил я.

Она снова улыбнулась в ответ и положила свою ладонь на мою.

– Я отдала бы жизнь за один такой вечер, – также шепотом произнесла Оливия и положила голову мне на грудь.

Я обнял ее, и она прикрыла веки: так, как это делают дети, перед тем, как углубиться в здоровый крепкий сон. «Целую жизнь, целую жизнь…» –шептала она, и голос ее постепенно затихал. Я вдыхал нежный аромат ее волос и медленно поглаживал ее руку, а она готова была уснуть в моих объятиях. Когда, наконец, ее захватила дремота, я убрал челку у нее со лба и поцеловал в чистую, еще совсем молодую кожу. Она чуть было открыла глаза, слабо улыбнулась, но сон снова взял над ней верх.

Я не считал минуты, возможно, часы, которые она пробыла в моих объятиях, но мне казалось, что никогда раньше я не был таким счастливым. Когда огонь в камине практически потух, я осторожно, чтобы не разбудить ее, задвинул решетку и, мягко подхватив ее за спину, взял на руки. Она повернула голову в мою сторону и уткнулась носом мне в плечо: мне казалось, я взял на руки ребенка, до того она была маленькой и беззащитной в своем сне.

Чуть только ее голова коснулась подушки, Оливия приоткрыла глаза и сквозь узкие щелки посмотрела на меня. Она слабо взяла мои руки в свои ладони и сделала знак, чтобы я сел. Я примостился на краю кровати и провел рукой по ее волосам.

– Сегодня я самый счастливый человек на земле, – медленно и сонно прошептала она, – потому что люблю самого счастливого человека в мире.

Она чуть приподнялась на локтях, и на моих губах остался горячий след от ее поцелуя. Поцелуя ценою в жизнь, ценою в смерть. И пока я живу на этой земле, я буду помнить тот самый первый, самый теплый поцелуй в моей жизни.

Алекс никогда не любил ее больше, чем сейчас. Сейчас, когда они сидели в крошечной комнатушке, снятой на ночь на богом забытой улице, перед таким же крошечным камином, вытянув вперед затекшие от долгой ходьбы ноги.

Она сидела, опираясь на ладони и откинув голову так, что было видно, как двигается жилка на ее шее в такт ее дыханию. В полумраке комнаты ее лицо, спрятанное в тени огня, обретало поистине завораживающие черты.

Сейчас Алексу хотелось быть светом, который ненавязчиво ласкал ее подбородок, когда она чуть наклоняла голову вперёд, повинуясь непонятному ритму в своей голове; быть ночью, которая кутала ее спину, волосы, глаза в своё холодное одеяло, пробегаясь пальцами по затылку, вызывая при этом мелкую дрожь по всему телу.

Она сидела, прикрыв веки и улыбаясь чему-то, о чем молчала, но это молчание заглушало мерный треск поленьев в камине. Алексу даже казалось, будто он слышал, как та напевает что-то себе под нос, но не решился бы приблизиться настолько, чтобы проверить свою догадку.

Алекс так засмотрелась на ее лицо, что чуть не подпрыгнул от неожиданности, когда носочек ее ступни в розовом в горошек носке коснулся его собственной ноги.