Пулатов Ф.Ф. - Правдивая История – Лживыми Словами

Что касается всех остальных деталей, они в буквальном смысле стерлись из памяти. Раз так – к черту этот день!..

Что и говорить, в первые дни, когда я приходил в сознание, мне было трудно вспомнить даже свое имя, не говоря уже о своей биографии: кто я, откуда, как жил, что делал…

По словам тех, кто охраняет наши улицы от бандитов, меня ограбили. Стукнули по голове в область затылка, несильный удар был нанесен, скорее всего, резиновой дубинкой, причем так, что на мне не осталось ни одной царапины. Из украденных вещей был только гаджет и немного налички. Грабители были из робкого десятка, а может, спешка не дала им и сделать свою работу «добросовестно», потому что если бы они получше порыскали в моих карманах, то нашли бы чуть больше. Меня обнаружили прохожие и вызвали полицию.

Из одних рук меня передали в другие, после чего я оказался в больнице, где меня через пару часов нашли родители. Этого всего я, конечно, не помню. Только по рассказам нескольких очевидцев я пытался связать все события воедино.

Проснувшись, в первую секунду я даже не мог сообразить, кто я такой, где нахожусь. Лишь одно чувство не покидало меня – первобытно-простое ощущение того, что я существую.

Приоткрыв глаза из-за слепящего солнца, а точнее из-за небольшого лучика, что пробился сквозь жалюзи и добрался до моего правого глаза, немного наклонив голову и открыв уже оба глаза, я увидел… абсолютно ничего! Только белая пелена, сплошная белая пелена. Сердце мое словно оборвалось в ту секунду, я испугался, что ослеп. Я уже понял, что нахожусь в больнице, – по запаху. И я судорожно начал тереть глаза. Каково же было мое облегчение, когда картинка начала проясняться! Первое, увиденное мною, – спящий в кресле человек. Поджав ноги под себя (кресло было ему маловато), человек спал, с головой укрывшись зеленым пледом. Справа от меня в кровати лежал человек, расположившись так, что он был больше похож на умершего, чем на спящего. Так если у меня все хорошо с глазами, почему я здесь нахожусь? Обычно из трудных ситуаций вытаскивают воспоминания, они же помогают восстановить особенности нашего я, но в моем случае ничего путного из этого не вышло. Я стал ощупывать голову и конечности – все было не просто хорошо, даже отлично: ни бинтов, ни гипса, все части тела в наличии, да и самое драгоценное для мужчины также было на своем привычном месте. Продолжая анализировать уже с закрытыми глазами, я начал копаться в голове. Оттуда не поступало ровным счетом ничего конкретного, что помогло бы разобраться в текущим положении вещей.

Я засыпал опять, но иногда пробуждался ровно на столько, чтобы успеть услышать характерное щебетание людей, приоткрыв глаза, я успевал охватить взглядом палату. Находясь в полусознательном состоянии, я удивлялся, как крепко спят вещи, и, будто неодушевленная вещь, снова впадал в бесчувственное состояние.

Следующий раз, когда я проснулся, он оказался таким же тяжелым, как и несколько предыдущих. В комнате по-прежнему было светло – то ли от ламп, висящих на потолке, то ли от солнечных лучей, пролетевших миллионы километров, в моем состоянии было трудно разобраться. Тонкие голоса отражались от стен и прямиком залетали мне в уши, но ничего разглядеть пока так и не смог, силуэты словно парили в воздухе. Сквозь кажущийся мне сумбур я увидел самое дорогое – Маму. Отталкиваясь ногами от края кровати, я кое-как заполз на подушку головой. Из-за стола напротив исходил противный звук, который выводил меня из себя, – шуршание целлофана. Человек в белом платье до колена копошился в пакете того же цвета, казалось, он пытался прощупать дно, левая рука почти полностью скрылась в мешке. Слева от меня – похожая картина: закинув ногу на ногу сидела сестра, она копошилась в маленьком экране, излучающем яркий неоновый свет, и первой заметила, что я пробудился. Подойдя с одной стороны койки, она громко, как мне показалось, позвала маму, и та подошла с другой стороны, так что я оказался лежащим между ними. Приглядевшись получше, я отчетливо увидел маму Азизу и Камилу, мою младшую сестру, но выглядели они все чуть старше, или новость о моей беде испачкала их лица неглубокими морщинками. А может быть, просто мои глаза не обрели еще силу, данную им природой.

Лучшим органом, работающим в данный момент, был нос – мое обоняние было сильно обострено, кажется, потому, что я был ужасно голоден. И первая моя просьба была о еде.

– У нас… – выдохнул я. – У нас есть… – снова не смог закончить предложение, только тихо прошептал одно слово: – Покушать. – Все, на что оказался способен прилипший к нёбу язык.