Марат Валеев - Я копаю бормышей

Братишка дёрнулся вперёд, назад, потерял равновесие, одна его нога выскочила из сандалии, он упал на бок и испуганно закричал. На нём, как и на мне, были только сатиновые трусишки. Ринат сразу влип в битум одной ногой, боком и откинутой в сторону рукой.

– Ой, мне горячо! – захныкал братишка. – Вытащи меня отсюда!

Я страшно испугался за него, но не знал что делать. Взрослых нигде не было видно, а пацаны разбрелись и попрятались по всей большущей территории склада – не забывайте, мы ведь играли в прятки. К стене весовой будки было прислонено несколько широких досок. Я уронил одну из них на землю, притащил к чёрной луже и подтолкнул к продолжающему плакать брату. Затем прошёл по доске к нему и попытался за свободную руку вызволить из плена. Но Ринат прилип намертво. Я дёрнул его за руку ещё раз, другой, и чуть не упал рядом с ним сам. Ринат заревел с новой силой. А перепуганный воробышек, из-за которого мы и влипли в эту историю, напротив, замолчал и лишь часто открывал и закрывал свой клювик.

И тут, на наше счастье, на территорию склада с обеда пришли несколько женщин, работающих на очистке семенных амбаров под приём нового урожая. Они нас увидели, заохали, запричитали. Но не растерялись, а быстро притащили откуда-то несколько лопат. Этими лопатами женщины начали поддевать с краю и сворачивать в рулон (ну, как блин) битумную массу. Подвернув этот чудовищный блин почти впритык к временно умолкнувшему и во все глаза наблюдавшему за собственным спасением братишке, они дружно, в несколько пар рук, вытянули его из битумной массы.

Ринат стоял на твердой земле без сандалий – они остались там, где он только что лежал, – и дрожал, несмотря на жару, а с его правого бока, ноги и руки свисали чёрные битумные лохмотья и сосульки. Он был так нелеп и смешон в этом виде, что я не выдержал и захихикал. Засмеялись и женщины – но это, скорее, был смех облегчения, – и пошли в свой амбар работать.

– Ну, татарчата, бегите домой! – деланно строго сказала задержавшаяся около нас наша соседка тётя Поля (она тоже работала на складе). – Обрадуйте мамку. А я сейчас попрошу управляющего, чтобы вам подвезли солярку.

– Зачем? – удивился я.

– А как Ринатку-то отмоете? Только соляркой, – сказала всё знающая тётя Поля. – Керосином – оно бы лучше. Да нет его теперь, керосину-то, электричество у всех. Так что и солярка пойдёт.

– Ну, пошли домой, – я взял брата за чистую руку, в уме прикидывая, достанется мне за него от матери или нет.

– Не пойду! – вдруг уперся Ринат. – Воробушек там остался.

А ведь верно, про воробышка-то я и забыл. Он молча сидел в битумной западне, причем уже как-то боком, с полузакрытыми глазками и широко распахнутым клювом. Оказывается, бедолажка прилип к битуму уже и концом одного из крылышек.

– Идите, идите отсюда, он уже не жилец! – прикрикнула на нас тётя Поля. Лучше бы она этого не говорила. Ринат заголосил так, что тётя Поля уронила лопату, а мне заложило уши.

– Спасите воробушка! – в истерике кричал братишка, а из глаз его ручьем текли слёзы. – Вытащите его, а то я снова туда лягу!

– Ты посмотри на этого жалельщика! – всплеснула руками тетя Поля. – Сам чуть живой остался, а за пичужку переживает! Ну ладно, попробую.

Так как битумная лужа уже была скатана с одного конца, до птахи уже можно было дотянуться. Тётя Поля наклонилась над встрепенувшимся и слабо защебетавшим воробышком, осторожно выковыряла его из битума при помощи щепки и протянула его мне:

– Нате вам вашу птицу!

Я завернул обессиленного и перепачканного воробышка в сорванный под забором лист лопуха, и мы пошли домой. Не буду рассказывать, как нас встретила мама. А впрочем, почему бы и не рассказать? Она нас встретила, как и полагается в таких случаях: и плакала, и смеялась, и шлёпала нас (чаще, конечно меня), и целовала (а это уже чаще Рината). Потом она поставила братишку в цинковое корыто и стала оттирать его, хныкающего, жёсткой мочалкой, смоченной в солярке. И солярка стекала по нему на дно корыта уже тёмная от растворенного битума, Ринат же с каждой минутой становился всё чище и чище.

А на подоконнике, в картонной коробочке с покрошенным хлебом и блюдцем с водой, дремал чисто отмытый сначала в керосине (для него всё же нашли чуть-чуть), потом в тёплой воде воробышек. Ринат не соглашался на солярочную процедуру до тех пор, пока мама первым не привела в порядок спасённого воробья. Срочно вызванный с работы папа растапливал баньку. Он носил туда вёдрами воду, подносил из поленницы дрова, при этом что-то бормоча себе под нос и удивлённо покачивая головой – мама ему всё рассказала.