Алекс Сомм - Бабочка

И после нырнул он в её постель, она вся жаркая, глаз сверкает, как серёжка в ухе, пьяна и роскошна. Он набросился, внутри натянулась сладкая струна, овладел, забился.

А она захохотала гортанно, разбросав руки: – Чего ты стараешься, я без Кузнецовой всё равно не кончаю. Сейчас ей позвоню…– И затыкала неверными пальцами в кнопки телефона.

…А про то, отчего она те серёжки носит, она так и не узнала. Отчего у него горло перехватывало, как горячим полотенцем.

Сама она гордилась втайне своей грудью.

Моя Эмбер… Янтарная капелька пахучей смолы, проворно выдавленная Творцом из древа жизни и выпущенная… из вечности в вечность. Я частенько отворачиваю лицо от тебя в сторону, моя нежная Эмби, чтобы скрыть невольно странное выражение лица, которое ты чувствуешь. Ты не должна догадываться о моих надуманных муках, это дрожжевое тесто я внезапно обнаружил внутри себя и сам запустил и поддерживаю брожение.

Моя пресловутая Эмбер, меня изводит изнутри крепчайший настой медовой горечи, у которой к тому же ледяной привкус бесконечности. Бесконечности беспощадной, показавшей мне тебя на миллидолю секунды в общем бесконечном полёте сквозь стылый космос. День нашей с тобой встречи наступил слишком поздно для меня, хотя и через одну дверь от вечности. Тому стукнуло три года.

Сейчас я рад и тому, что на дворе приземлилась неземная форсайтия, словно усыпанная жёлтым пухом. Как ни странно, она напоминает мне заиндевевшие ветви русских деревьев.

Я не знаю, может быть, Эмби просто мой янтарный символ на длиннотах и широтах пути, но… вот она из плоти и крови восторгается каждым вздохом.

Ради таких, как ты, бросают свою страну, совершают побеги из тюрем и выбирают добровольное затворничество?

Нет, с тобой дело принимает иной оборот. Ты сама пришла и оставила позади своё прошлое. Принесла яблоки и разлила аромат, подарила тесное стремя и сладкий изгиб луки седла. Отвела в полон и посеяла пламя, и как же мне быть со всем этим?

И вот мы увлечённо меряем шагами поворотистые и уклонистые улицы Праги и иногда пересекаем её прямые мосты. Как ты переставляешь ноги, это отдельная песня, когда я впервые это увидел, я сразу задался мыслью: как же работает этот сложный эксцентрик. Созданный природой из ног, бёдер, таза, комбинации мышц… Этот мысленный тупик разрешила широкая, детская, задорная улыбка, в которой была такая ясность и естественность, что в это просто не верилось.

Наше знакомство произошло зимним вечером на трамвайной остановке, чешская столица своим гостеприимством вызвала у меня ответное притяжение. Пивной хмель драгоценного вкуса, обыкновенный для уютных городских подвальчиков, от угла к углу повышал градус нашей взаимной симпатии. На мою беду, гомосексуалы мою филантропию трактуют на свой лад, и частенько меня принимают за своего. Я улыбался на все четыре стороны света так, что с обеих сторон улицы потянулись вихляющие бёдрами юноши с серьгами в правом ухе. Меня тут же взяли в оборот: «Хай, я Зденек»…

Я всегда испытывал глубокую обиду в этих шашнях, а если бы кто ещё мог и увидеть?

Эмбер меня спасла от уличных откровений, шагнув с тротуара навстречу. Её брат в бытность её на родине занимался боксом, и она мигом оценила, как я рефлекторно становлюсь в боевую стойку. Ноги и ступни расступились в готовую позицию, а руки закрыли корпус локтями и кулаками голову. Одно прекрасное мгновение отделяло пражских симпатяжек от серии ударов, явно необдуманных. Эмби налетела пожарным огоньком из сумрака и своей причёской ослепила мне левый глаз, этого оказалось довольно, чтобы сбить накал.

Мы долго хохотали потом над моим английским, который я выцеживал из себя, сжимая кулаки.

А потом мы оказались у неё на квартире, я сидел в кресле со стаканом в руке, она стояла у окна (тоже со снарядом), спиной ко мне в своём простом и ладном платье, а когда обернулась, то оказалось, что у неё открыта грудь. Казалось, она распускается, подобно весенней цветковой почке, навстречу мне. Её волосы… Рыжий костёр тлел у меня перед глазами всю ночь, нырял мне в колени и взмывал выше головы, а в рассветных лучах разгорелся у самых моих губ, где и притаился на груди.

Ближе к полудню она окончательно проснулась и посмотрела на меня как на старого знакомого:

– А что ты делаешь в Праге?