Ксения Скворцова - Мэтт, которого нет

Их и в самом деле больше нет и не будет.

Ветер все унес.

И сейчас яблоня мертва. Стоит одна в захолустном поле. И только алая лента, привязанная когда-то в детстве к ее веткам, машет ему, зовет: «Отпусти… Отпусти!..»

Ветер толкает Мэтта в спину, напоминая, что пора идти. Мэтт слушается, но по дороге в школу не может заглушить в ушах голос маленькой Веры из его детства: «Приходи ко мне по проложенной нами с тобой дороге. Твой город ждет тебя, помнишь? Только так ты не будешь одинок. Поверь, только так».

«Нет, замолчи», – обращается он к ней мысленно.

«Почему же, Мэтт? Это ведь я спасала тебя от тоски в то лето, помнишь? Когда Евы не стало, когда семья развалилась, и тебе казалось, что ты совсем один. Без защиты… Так что ты должен слушать меня. Приходи. Приходи. Приходи…»

Голос учителя выводит Мэтта из мира раздумий. Точно, сейчас же литература.

– Митрофан, покажи свое эссе, пожалуйста.

Хихиканье одноклассника за соседней партой отчего-то лишает Мэтта способности и двигаться, и говорить. Мэтт зол на себя за это, но ничего не может поделать.

Мальчик школу ненавидит. Сама учеба – это, конечно, неплохо. Здорово получать новые знания – но только когда твоя голова не пухнет от домашних проблем. И как вообще его одноклассники все успевают? И у них не безоблачная жизнь, наверное. Не то чтобы Мэтт с кем-то кроме Кира общался, но ему все равно с трудом верится, что в жизни бывает как-то безоблачно.

И все же Мэтт признает, что проблема, скорее, в нем, чем в школе. Он – нелюдимый, неуверенный, не разбирающийся в людях. Трусливый, прямо сказать. Такие качества не в почете. Кто-то, вот, тот же Кир, находит себе тучу друзей, занятий. На секцию по бейсболу записался и в литературный кружок, который проводят в школьной библиотеке. Разносторонняя личность.

А Мэтт… Мэтт даже не может вытащить тетрадь, тыкнуть пальцем в страницу, полную пустых клеток и сказать: «Да ничего я не сделал, расходимся».

– А он завис, Никита Владимирович, – хихикает хулиган, который нападал на Кира – при взгляде на него у Мэтта глаза наливаются кровью. – Он всегда зависает, как сломанный, никому ненужный компьютерный хлам.

Мэтту бы вскочить с места, врезать этому уроду и показать и себе, и другим, чего он стоит…

А Мэтт сидит на месте.

И молчит.

И слышит усталый голос Кира с задней парты:

– Никита Владимирович, ну вы же знаете Митю. Оставьте его в покое.

Учитель смущенно кашляет в рукав и отводит от Мэтта глаза:

– Мда… Мда… Ладно, понятно все с тобой. Это «двойка», Митрофан.

А Кир возмущается – несмотря на то, что Мэтт его предал, оставил, бросил одного…

– Да послушайте же вы! Понимаете ведь, что когда он волнуется, то его «вырубает». Зачем вы так?

– А что ты мне предлагаешь сделать? Он никогда не выполняет домашнюю работу. Мне на это закрыть глаза?

– Да я не знаю, я учитель что ли?

– Вот именно, Кир. Ты не учитель, учитель здесь – я. И мне решать, как вести себя с учениками, не выполняющими домашние задания. Но, так и быть. Раз у тебя такой смелый и верный тебе друг, Митрофан, ты можешь придумать свое эссе на ходу, у доски. Так, давай, выходи. Тему тебе напомнить?

Тему Мэтт хорошо помнит. Но делиться сокровенными мыслями не готов. Девочка, сидящая с ним за одной партой, пихает его локтем в бок:

– Ну ты что сидишь? Знаешь же, что у тебя все получится, если честно поделишься своими мыслями. Никто не будет над тобой смеяться… – она презрительно поглядывает на «шутников». – Никто не будет над тобой смеяться из умных и здравомыслящих людей.

Мэтт вздыхает… и идет к доске. Кто-то из одноклассников даже давится от удивления. Да и сам учитель едва ли в силах это скрыть, глазами будто бы кричит: «Оно что, живое? Оно умеет двигаться и… говорить?!»

Мэтт прочищает горло и смотрит на свою соседку за партой. Евгения улыбается.

Все становится хорошо.

– Вы задали интересную тему для эссе, Никита Владимирович: «Кто я?» Вот только одна загвоздка: а вы-то сами можете себе ответить на этот вопрос?

В классе загорается тишина. Учитель хмурится.

– Вам сколько, Никита Владимирович? Вы только пару лет назад окончили институт. Двадцать шесть? И что – как вы думаете, можно на самом деле ответить на вопрос «Кто я?». Да откуда я знаю, кто я! И вы – откуда знаете, кто вы? Блин, и я сейчас вообще не про: «сын», «учитель», «друг детства твоей покойной сестры, который почему-то предпочел забыть, что когда-то с тобой разговаривал вне школы». Кто вообще знает ответ на этот вопрос? Мы вот литературу тут изучаем. Стихи читаем, романы. Писателю может быть под семьдесят, но в большинстве анализов его творчества мы увидим, что так или иначе тема поиска себя прослеживается на всем его творческом пути. Я думаю, что понять ответ на вопрос, который вы задали в эссе, Никита Владимирович, можно только в последние мгновения перед смертью. Потому что вот тогда история и становится дописанной. А до тех пор… если ты сегодня добропорядочный гражданин, это не значит, что завтра жизнь не толкнет тебя на преступление. Если ты отпетый мошенник, это не значит, что раскаяние не настигнет тебя и не заставит поменяться. Жизнь – непредсказуемая, так почему я уже в шестнадцать лет должен знать ответ на вопрос: «Кто я?» Почему – в следующем году выбирать профессию? Ведь все, что я до сих пор делал – это шел по проторенной кем-то давно дорожке. А может, это и не моя дорожка?