Ксения Скворцова - Мэтт, которого нет

Елена всюду за мной ходит, и, клянусь своей душой, я бы уболтала как-нибудь ветер унести меня на край света, подальше от нее, но я остаюсь в нашем родном городе. Тут, в общем-то, спокойно, и люди хорошие. Мне нравится наблюдать за ними, за тем, как растет их счастье. И помогать.

А еще я люблю подбирать письма, записки, рисунки, странички из тетрадей по русской литературе, а иногда – математике. Я люблю их рассматривать и сочинять автору этой вещи судьбу. И Елена любит. Это единственное, что нас объединяет и помогает мне забыть о наших недомолвках.

Но сестра меня пугает и тут.

– Они все умрут, и девочка останется одна, – хлопает серыми равнодушными глазами Елена и тыкает пальцем на обычный добрый детский рисунок «Мама, папа, я». Хочется хлопнуть ей по пухлой щеке, но правила есть правила. Что придумано – не вычеркнешь.

– Но у девочки появятся друзья, которые поддержат ее, – чувствую, как мой голос скрипит, словно металл по стеклу.

– Но очень скоро и они предадут ее, и она разочаруется в дружбе, – спокойно продолжает Елена, как будто о фантиках говорит, а не о людях. – Станет совсем одинока. Но так ей и надо.

Я бью ее по руке, прячу рисунок за спину.

– Да почему ты такая?! – воплю так, что, услышь мой голос живые, настоящие люди, они оглохли бы. Но Елене все ни по чем. Елена жалобно хлопает глазками и тянет ко мне ладонь:

– Не отворачивайся от меня, сестричка, – хныкает, до тошноты противно: – Ты у меня одна, – улыбается, – давай дальше смотреть послания, а?

Мое проклятие.

Моя сестра-близнец.

Я, конечно, как всегда, опять сажусь с ней рядом. Опять ставлю на коленки бывшую коробку из-под печенья, а из нее достаю «никчемности». То, что люди сочли не нужным сохранить: от счетов на оплату и чеков до валентинок, длинных писем и фотографий. Мы с Еленой собирали эту коллекцию столько, сколько я помню про нынешнее свое состояние. Ей пришла в голову эта идея. Мне даже показалось, что она ищет что-то определенное. Она сразу отсеивала все, кроме писем, но и узнав их содержание, скоро оставила это дело. Мне кажется, ей нужен был личный дневник или что-то типа того. Или адекватность в подарочной упаковке, повязанной бантиком. Вот счастья бы было. Но, видимо, Елена не нашла то, что искала.

А я нашла.

Мой смысл тут быть.

Заочными свидетелями скольких драм мы стали… Любовного расставания милого юноши, который писал историю их с ним половинки и выбросил в мусорный бак, приправив огнем (но мы успели, мы спасли). Развода родителей одного малыша, который рисовал об этом комикс (так себе каракули, но я пустила слезу). Поиска себя. Поиска пропавшего отца. Поиска счастья. Мы находили еще сборник анекдотов, цитаты из «Мальчика с кладбища» Нила Геймана с пометками. Потом я украла эту книгу, где, как, не помню, главное, что она очень мне понравилась и я почувствовала себя не такой уж несчастной. Правда, потом Елена эту книгу разорвала в клочья, сказав, что у меня больше не может быть друга, кроме нее. И это касается даже книги…

Я пыталась писать сама. Ничего не вышло – ручка не слушала мою призрачную руку. Видимо, вместе с жизнью я утратила способность создавать, да и вообще влиять на мир.

Как же я так хреново застряла.

– Мы всегда будем вместе, – как всегда, твердит Елена, тыкаясь в мое плечо:

– Мы всегда будет подругами. Я всегда на этом моменте смиренно проглатывала тоску и еще долго пялилась на свои тапочки.

Но на этот раз, когда сестренка так делает, я отталкиваю ее, что есть силы, беру коробку с «никчемностями» под мышку и бегу. Мимо меня проносятся времена года и поколения, не то, что дома и люди. Может, я оказываюсь в иной эпохе, когда прячусь в высохшем колодце, закрывая за собой железной крышкой. Надеюсь, этот путь достаточен для того, чтобы Елена оставила меня в покое.

Я жмурюсь и представляю, что у меня есть дом, камин, на столе – вкусный рождественский ужин, нарядная елка и снеговик с носом-морковкой за окном. Я представляю, зная, что эта мечта – невозможная.

У меня никогда не будет счастливого детства. Хотя бы – просто спокойного.

Я чувствую.

Ведь когда я открываю глаза, то оказывается, что никуда я не убежала. Все так же сижу на ступенях подъезда с бывшей коробкой из-под печенья на коленках. А рядом – а рядом сестра.

И она с заботой вытирает с моего лица воображаемую слезинку. Если бы я умела плакать, то ни за что не показала слезы ей. Она же издевается надо мной, прикрываясь любовью.

– Е… ле… на, – слоги вылетают из меня и залетают обратно. – Отпусти… отпусти меня.