Кир Казански - Парк развлечений и отдыха

IV.

Я шел из школы в приподнятом настроении. Возник тот самый момент восхищения самим собой, который часто нас заставляет допускать ошибки и промахи. С любой стороны, как ни крути, я был крут. Я был легендой подросткового криминального мира. С легкостью одолел монстра-математику и монстра-физику. Школьные третьесортные забияки боялись попросить у меня списывать, а симпотные девочки всегда облепляли со всех сторон на всех уроках, как моллюски дно роскошной яхты. И это позволило мне взять слово у богини школьных коридоров Непогодиной Иры, что она на выходных на малине мне даст. И я точно собирался с нее затребовать обещанное.

Заходя во двор, я почуял, что что-то не так. Холодные мурашки пробежали по предплечьям и зашевелились волосы на голове. Я ощетинился, не зная, что случилось, но уже понимал, что все плохо. Постовых на углах не было. Алкашей тоже. Что самое тревожное, ларек с паленкой на углу нашей девятиэтажки был закрыт. Напрашивалось одно разумное объяснение – мусора! Я начал перебирать в памяти, где мы могли проколоться. Всплывали последние подвиги: Уйщавас – нет, там нас точно никто не видел. Мы поставили на бабки Люстрика из третьего подъезда, у него был небольшой бизнес, он продавал газированную воду «Тархун», «Колокольчик» и «Буратино» на перекрестке, теперь отстегивал нам каждую неделю – он не мог кинуть заяву, Старшики потом не дали бы жизни не ему, ни его младшим братьям. После такого только переезжать. Я направился прямиком домой. По негласному правилу, если происходит мусорской загон, мы теряемся по домам и прикидываемся домашними детьми: не знаю, не видел, не помню, сейчас позову родителей. На дальнем конце дома я заметил легашей и потерялся через гаражи, по крышам через двор соседа к себе домой. Мы жили в дряхлом, сделанном из самана доме с небольшим двориком, засранным всяким строительным хламом, сломанным инструментом и прочим говном. Следующие несколько часов я сидел дома, нервно чесался и перебирал в уме ужасные сценарии моей дальнейшей жизни. На «малолетке» моими криминальными дворовыми заслугами можно было подтереться. Там не сахар и даже не соль. Там ад. Пытки надзирателей и ежедневные драки с сокамерниками в переполненной хате. Мы знали о тюрьме для несовершеннолетних преступников от нескольких откинувшихся. Они почти не выходили из квартир, огородами ныряли в школу, особо не общались, а то, что они рассказывали, хорошо поддав алкашки, холодило душу и не вызывало не малейшего желания угодить на «малолетку».

Я ждал еще несколько часов. Тут мелкий маяк по кличке Вяленный три раза постучал мне в окно и показал большой палец вверх. Вяленный – наша подрастающая смена. Был надежен и всегда рядом, готовый на любые грехи, только бы его приняли в банду.

Выйдя на улицу, я увидел сбор банды в нашем месте в беседке, парни сидели на спинках лавок, ногами стоя на сидушках. Король с одной стороны, парни с другой, Фан ходил между ними и что-то импульсивно рассказывал, активно жестикулируя. Парни ржали. Мне стало спокойно и холод, сковавший грудь, резко ушел.

Подойдя ближе, я услышал рассказ Фана:

– Ну я ему в живот с ноги въебал, он ровно пополам сложился, отвечаю, как стол-книжка, бля…

Парни ржали, я еще ничего не понимал.

– А ее мама в туалете закрылась, прикинь, бля. Ну мы ее в кухне отловили…

По обрывкам истории я въехал, что произошло. Фан время от времени дергал поебать местную убогую Краснобрыжую. Никто даже не знал, как ее зовут по-настоящему, ее называли по фамилии Краснобрыжая или просто Мразота. Мразота была то ли аутистом в легкой форме, то ли олигофреном, то ли просто дебилом. Выглядела она соответственно. Не знаю, как это началось, она была старше нас, но время от времени по пьяной лавке или под наркотой ее поебывала самая невменяемая шпана. Мне было жалко Мразоту и в то же время тошнило от нее. Я не мыслил, что могу до нее дотронуться, как будто она была жабой или большой гусеницей. Будущее не предвещало Мразоте ничего хорошего, но ее отец, узнав о непростой дворовой судьбе своей уже совершеннолетней дочери, нашел для нее место в какой-то казенной богадельне – не то убирать, не то ухаживать за больными или умирающими, главный аргумент: место было с проживанием. Меня это заботило мало, я не следил за судьбами всего района, а сплетни не очень уважал. Ее отец, низенький щуплый законопослушный гражданин, работал то ли сторожем, то ли инженером. Выглядел так, как будто болел гепатитом, анемией и бронхитом одновременно и круглый год. Он собрал чемодан для своей единственной дочери и собирался проводить ее на вокзал, чтоб больше никогда не видеть и не беспокоиться о судьбе своего чада. Но злой рок столкнул их в подъезде с обсаженным Фаном и бухим Лениным. Дальше события развивались молниеносно. Пара откровенных высказываний Фана о том, что район бросать нельзя, угрозы, издевательство. Отец с дочерью успели забежать в квартиру, Фан вынес дверь ногой. Избил отца Мразоты, а саму Мразоту догнал в кухне и изнасиловал. Насиловал долго, со всеми возможными сценариями укуренного ошалевшего торчка. Ленин был невольным заложником этой сессии, но отказаться от участия у него не было не единой возможности. Информации о его участии в энергичном рассказе Фана было мало. Ленин сидел сконфуженный, делал лихой вид, но вот глаза выдавали, что это был его предел. Он так не умел. Когда подросток переходит предел допустимой жестокости, у него остается только два пути: либо превратиться во вконец упоротого подонка, наподобие Фаната, либо замкнуться в себе, заглушить ор совести алкоголем, наркотиками и уничтожением своей жизни.