За незапертой железной дверью действительно оказался тёмный, захламлённый чердак. Он был огромен, во всю длину и ширину старого, вероятно, доходного дома. Совсем неподалёку от входа, в маленькой постройке, заключённой во внутренности чердака, была лифтёрная. С изображением черепа и красной молнии на двери. Над дверью лифтёрной тускло светила всё же не выбитая и не скрученная лампочка. Мотор внутри пустоты за железными дверями в это время загудел и заскрежетал: наверное, лифт в доме был очень старый, – и Маша вздрогнула от неожиданного громкого звука.
Она прошла дальше, вглубь чердака, присела за старой деревянной балкой или перегородкой на пустой ящик. Выхода на крышу на чердаке не оказалось. А здесь, в глубине, сразу за перегородкой, было темно и пыльно. Но неподалёку от старого ящика, на котором теперь сидела Маша, были разбросаны фанерные коробки и громоздились кучи битой штукатурки, на которые издали падал косой свет от тусклой лампочки, освещая также пустые бутылки, окурки, мятые пачки из-под сигарет, использованные одноразовые шприцы. Судя по этому мусору, здесь, на чердаке, иногда собиралась местная шпана. Но Маше сейчас было всё равно. Она сидела и тихо плакала, сдерживая бурные рыдания, но не сдержав слёзы. Непрошенные, они всё стекали и стекали по лицу потоками, и, отрываясь, падали на куртку.
«Вот так. Всё банально и до одури прозаично. Как там, в поговорке? Все бабы – дуры, мужики – сволочи, и счастье только в труде?»
Незаметно грустные и циничные мысли сменились беспощадными воспоминаниями о тех моментах жизни, в которые она безнадёжно и неумолимо в кого-нибудь влюблялась. Эти воспоминания разных встреч промелькнули в её сознании в считанные минуты, но принесли не облегчение, а затаённую грусть и ещё большую безысходность. Пронеслись мимо, не оставив следа в её жизни, маленькие увлечения, которые увенчались любовью к Николаю. На этом и остановилась теперь память, рисуя картины их первой встречи.
А познакомились они случайно. Маша тогда, как и сейчас, была студенткой биофака. Приехала из провинции, жила в общежитии. А Николай был коренным петербуржцем…
К тому времени, она уже знала, что Питер – город замкнутых одиночеств. И, в то же время, город страстей, чувств и размышлений. А ещё, сплошных и скорбных обсуждений этих страстей, чувств и размышлений, – повсеместно, везде, со всеми: от лучших подруг и друзей до случайных прохожих. Питер предстал Марии именно таким… Городом, переполненным до краёв чувствами, не выраженными внешне эмоциями, подавленными в себе талантами. Городом не свершившихся, но великих надежд.
Об этом плакали и кричали стены, об этом шептались и пели люди. Это чувствовалось везде. Одиночество рыдало в постелях длинными и тихими ночами, в комнатах, напоминающих своею пустотой гробы. Или же, наоборот, ютилось на общих кухнях, под дым сигарет, кофе и пива, под песни под гитару хором, на застольных вечеринках. Там оно, одиночество, тоже присутствовало. Быть может, ещё более ощущаемое вот так: в толпе.
Всё в этом городе было переполнено невысказанными и невыраженными идеями, не воплощёнными начинаниями… Ввысь, к далёким мирам и созвездиям, уносились несбывшиеся мечты и воспоминания былого – и, чем большим было реальное расстояние между людьми, тем сильнее кричали затаённые страсти, тем громче звучала музыка не выплеснутых наружу эмоций.
Чем больше было запретов, подавлений, тотального контроля и репрессий – во все исторические времена, что тихо шелестели до сих пор на этих улицах, прятались здесь в зданиях и подворотнях – тем ирреальней были мечты, тем сильнее был бунт. Тем безнадёжней была невысказанная боль, отравляющая пространство несбыточностью и безутешной безысходностью. Город великой славы и великолепнейшей красоты – но также и декабристов, бомбистов, нечаявщины и революций… Город противоречивый: великолепный, строгий, стройный – и самый таинственный, тайный, запрятанный вглубь.
Отстуканные на клавиатуре компьютеров или нарисованные кривым росчерком на сенсорном экране художественные опусы-дневники, плавающие на просторах Глобального Общего Сознания, в довольно большом проценте от всего русскоязычного интернета, принадлежали именно питерцам. Как и расписанные стихами подворотни старинных кварталов, подъезды исторических зданий, и стены в граффити…
Маша полюбила всем сердцем этот странный город, полюбила сразу – и навсегда.
Она любила гулять одна по его улицам, всегда узнавая что-либо новое: про здания, про людей, которые здесь жили когда-то… А вот знакомиться она не умела. И никогда бы не познакомилась с Николаем, не будь у неё тётки, которую она называла просто Светкой… В Питере сложно знакомиться, в особенности, когда основная интеллектуальная жизнь перебралась в интернет.
Читать дальше