Наталья Пряникова - Смешные истории из жизни

– Ей нужна могила, – мрачно сказал Антон.

Тимоша заплакал, как профессиональная плакальщица.

«О, нет. Только не играйте в похороны», – думаю.

– Может, просто выкинем и другую нарисуем, – пискнула я.

Не буду описывать взгляд, которым меня наградили. Наверное, так смотрели бы древние египтяне на того, кто предложил бы не строить фараону гробницу с саркофагом, а просто взять и закопать.

Останки Милы торжественно пронесли по квартире и опустили в мусорное ведро. У меня камень упал с души – похороны отменяются, долой культ смерти, да здравствует культ жизни!

Я жизнерадостно предлагаю взять листочек и клонировать, простите, нарисовать новую Милу.

– Что значит, нарисовать? – возмущается Антон, – не нарисовать, а сделать эскиз!

Ах да, простите. Конечно же, эскиз! Потом эскиз ещё надо утвердить, и только после этого приступать к собственно макету изделия из бумажки.

Всё. Ушла делать эскиз.

Первое сентября.

1 сентября. Моя племянница не хочет в школу. Я искренне изумляюсь:

– Как это не хочешь в школу?! В школе так весело! В школе так здорово!

Племянница смотрит на меня, как на умалишенную.

– Весело? Что весёлого в школе?

– Как? А друзья-подруги?

– Ну, это на переменах только, – пренебрежительно машет рукой.

– На переменах одно, а на уроках другое. На уроках тоже весело. Записки писать и передавать. А ржать под партой, пока не выгонят из класса? Ты что!

А учителей разыгрывать?

Вижу, у племяшки появилась в глазах какая-то заинтересованность, а её мама делает мне страшные глаза. Все, молчу-молчу. Сейчас все исправлю.

– Нуу, вообще-то, конечно, м-да.. Слушать учителя и смотреть на доску тоже интересно. Несомненно. Особенно, если перед этим кто-нибудь прилепит ему на спину бумажку, на которой написано что-нибудь эдакое. Ну, разное. И когда выгоняют с урока, тоже на самом деле грустно – смеяться в коридоре одному, пока в классе все дружно ржут.

У моей сестры, мамы девочки-пятиклашки, глаза лезут на лоб и, кажется, она собирается меня убить. Её дочь садится напротив меня и благоговейным шёпотом говорит:

– Расскажи ещё. Тебя, что, с уроков выгоняли? А почему все смеются? Что смешного на уроках?

С укором смотрю на сестру, которая давно лежит в обмороке – ребёнку скоро школу заканчивать, а его даже с уроков не выгоняли. Что за жизнь?! Но все же пытаюсь оправдаться, я же взрослый человек, примером должна быть:

– Да не всегда, иногда сама прогуливала. Особенно потом, в универе.

Племянник-студент подсел к младшей сестре и с придыханием спросил:

– Ты прогуливала?

– Эээ. Все, пошла. Мне пора. Удачи в новом учебном году, детки. Маме скорую вызовите.

Дети – цветы жизни.

Лето было на редкость плодотворным. Мы с Тимошей выучили много новых слов. Я, к примеру, научилась говорить «я хочу» и «мне надо». Очень, знаете ли, необычные ощущения. Кто ещё не пробовал, попробуйте непременно.

Тимошка тоже выучил ряд словечек, которые я не буду цитировать. Не знаю, где дети выцепляют эту лексику. Кажется, на лицо работа садиковского коллективного бессознательного, когда один услышал – весь детсад повторил.

В связи с этими событиями вспомнился эпизод из моего бурного детства, который мама без устали рассказывала все мои 39 лет, пока была жива.

Привели меня в детский сад в возрасте полутора-двух лет, облаченную, аки ангел, в кружавчатое белое платье. На макушке – гигантский бант, который будет со мной практически до пубертата. Мама с воспитателями смахивают слезы умиления, глядя на этого ребёнка. На этапе приёмки я рассказала стишок Агнии Барто, чем совсем растрогала нежных воспитательниц. Да, речь я освоила рано, в чем вы совсем скоро убедитесь.

К этапу выдачи меня обратно я уже успела хлебнуть сурового детсадовского опыта, чем не преминула поделиться с дорогой маменькой. Усевшись на траву и собирая в пятерню жалкие северные одуванчики, я невозмутимо игнорировала мамины призывы идти домой. Мама отошла на два метра, потом ещё на два, ожидая, что инстинкт следования сподвигнет меня поднять пухлую пятую точку. И вдруг услышала позади грозный малышовый окрик:

– Надька! Стой, с… ка!

Мама медленно обернулась и увидела свою разгневанную дочь, которая стояла посреди дороги, раскорячившись на кривых ногах, выкатив круглое пузо и уперев в него руки.

Бант, съехавший на бок, придавал хмурому толстощекому личику несколько блатной разнузданный вид. Для полноты образа не хватало лишь папироски в зубах.