Евгений Сидоров - В ожидании полета

– Я сейчас открою, поговорите.

Все понятно изначально. Царь, жаждущий изобличенья, и изобличающий самого себя. Рок. Долгая дорога впереди. Жертва. Двери открываются, и зрители подскакивают со своих мест. Они словно древние греки, собравшиеся в театре – все знают почему боги наслали проклятье на Фивы и лишь один Эдип ищет истину, ищет, чтобы к ужасу своему, ее найти.

Встречи, запечатленные на небесах. На небесах и в Авлиде. Полина потерла пальцем по поверхности парты. Гладкость синтеза и рыхлость анализа. В конечном счете должно ли все идти к великой цели? Очки на носике. Дужка, как прищепка. Она сидела на первом ряду и не думала отвлекаться, ведь заметив это Константин Евгеньевич мог бы саркастически прокомментировать данный факт. Такой уж он был. Но она знала, что даже случись это – он это не со зла, просто такой у него характер – язвительный, маскирующий за этим доброту. Представление, что составляется в нас, проистекает из индивидуальных впечатлений. Истовый богохульник. Константин Евгеньевич как-то говорил, что Библию он порвал. Но доброта ее прощала его. Хоть он этого и не просил. Впечатления… перед их первой лентой, видела она как он зачарованно посмотрел на эффектную, рыжеволосую первокурсницу, что выходила из кабинета. Да и не только он. Видела она что также, на нее посмотрела бледная, черноволосая девочка. Все решает красота? Мир спасает? Или мир обрекает? Разные эпохи – разные ответы. Метаморфозы времени. Время. Полина записала очередную порцию информации в красиво оформленную тетрадь. Огляделась по сторонам. Да, конечно, Сергей сразу отвел глаза. Стеклышки глаз, а за ними? В каждой паре – надежда мира. Ее одногруппник, который еще с прошлого года положил на нее глаз. Могло бы и надоесть уже надеяться, за целый год. Время. Но вот настал второй курс, а он все также питает надежды, надо признать, весьма туманные. Полина не стремилась к отношениям. Это вовсе не характеризовало ее как натуру холодную и отстраненную. Время. Когда-то они у нее были, но оставили только привкус горечи и неопределенное состояние надежды на что-то лучшее. Те времена, когда она была глупой старшеклассницей и это разочарование разбитого сердца. Слишком романтична для этого карнавального мира. Да и этот вечный страх перед мужским полом…помнит она, как в сумерках, после школы, некий мужчина вцепился в ручку ее рюкзака, и она лишь чудом смогла сбежать. Что он хотел? Страшно думать. Маленькая девочка, одна, в темноте и фонарь подмигивает чадно. А та ее любовь? Там-то она знала, она – такая несовременная. Время. Ей нужно было большее, а авансы раздавать она не желала. К слову, Константин Евгеньевич ей нравился, но скорее просто как человек, да и вообще она считала, что встречаться с преподавателем это крайне нелепо. И в мыслях нет! Нелепо и глупо для девушки правильной и честной. Она не была вздорна, капризна и порой милосердие волной захватывало ее. К страждущим, путникам усталым, искалеченным мечтам. Она умела быть справедливой и умела прощать. Редкое умение в наши дни. Она шла по этой жизни с тяжелой убежденностью в своей неправильности. Но была куда правильнее многих. Хотя возможно, это и делало ее неправильной. Умение помочь человеку, дать ему поведать о грузе собственной души, простить ему даже не во второй и не в третий раз. В длинных, темных канцеляриях, где раздаются приказания относительно всего в нашей жизни, явно произошла ошибка, когда формировалась душа Полины. Сергей… он вовсе не был ей неприятен, скорее она боялась самой себя, боялась обмануться и вновь остаться ни с чем. Ей очень хотелось быть сильной, ей хотелось, чтобы чувства ее могли сделать кого-то счастливым. Но страх перед тем, что в этом мире это никому не нужно, останавливал ее.

Груз чистоты, давивший на нее, не позволял ей отвлекаться от темы лекции. Основные черты эпохи Возрождения. Явно отдав должное обязательным моментам в первой половине вводного занятия, после перерыва на обед, преподаватель позволил дать себе волю в отношении более интересующих его проблем.

– Существенному преобразованию подверглось само понимание времени. Уже в пятнадцатом веке гуманист Джаноццо Манетти так комментировал появление первых механических часов, прежде всего в крупных итальянских городах. Он говорил, что счет человеческой жизни идет на время, и сам Бог подобен банкиру-часовщику – отпускающему в долг человеку определенное количество времени. Эта вторая существенная модификация понятия темпоральности, с которой мы сталкиваемся при изучении культуры Запада. Первая, как вы надеюсь помните, была связана с преобразованием циклической модели времени эпохи античности к единонаправленному времени у Августина в христианстве. Ах, вспоминаю Августина… Все мы… его теория свободы… Бог-то все знает, а мы? Своими помыслами ли движимы? Хм, о чем это я? Ах да. Теперь же понимание времени, как текущего из прошлого в будущее, сохранилось, но одновременно претерпело модификацию в своем осмыслении. Мы столкнемся с еще одним важным изменением в понимании сущности времени, когда дойдем до Канта и Эйнштейна. Но пока что вам стоит воспринять это изменение в его калькуляции. Да…