Лана Барсукова - Ничего, кроме личного

– Мужик, ты че борзый?

Антон подумал, что какую-то начальную фразу они явно пропустили. Не с того начали.

Парни так не думали.

– А че тут такое? – Один, весь какой-то верткий и крученый, примерился к пакету в руках Антона. – Хавчик? Поделишься?

Парни загоготали. У Антона стало жарко и тесно под курткой. Он стал поспешно прятать пакет в карман, но было поздно.

– Парни, он, по ходу, жадина, – продолжал кривляться верткий. – Он сам не отдаст, ему помочь надо. – И совсем другим голосом добавил: – Делись, сука.

Даже сквозь полумрак Антон заметил, как изменились их лица. Озорной кураж сменился озлобленностью, остервенелостью.

Тот, что стоял сбоку, дернул Антона за воротник, словно пробуя на прочность его куртку. Рефлекторно Антон ударил по руке. Этот жест сыграл роль спускового крючка. Завязалась драка.

На стороне Антона было преимущество в ловкости, восходящей к трезвости, и животная готовность драться за свой пакет до последнего. Но парней было трое, и, что хуже, алкоголь лишал их страха, освобождал от здравого смысла.

В какой-то момент тот самый юркий, исчез из поля зрения и только пыхтение за спиной заставило Антона обернуться. Смазано, даже не зрением, а каким-то наитием Антон понял, что на его голову опускается бутылка. Свист рассекаемого воздуха, горячая волна, смывшая все чувства, и полная тишина. Покой.

Когда Антон очнулся, дождь уже стих. Это была единственная хорошая новость. Остальные – так себе. Пакет с деньгами исчез. Из головы сочилась кровь и сильно мутило.

На подкашивающихся ногах Антон добрался до остановки маршрутки. Окровавленный, вывалянный в грязи, он не вызывал сострадания, лишь брезгливость и презрение. И только когда он упал, некрасиво размазывая слезы, милостивые соотечественники вызвали «Скорую помощь».

Так бесславно завершилось для предпринимателя Антона Петухова коммерческое сотрудничество с Тихоном Ерофеевичем.

Ни один из них – ни летящий в шикарной машине по Рублевскому шоссе Тихон Ерофеевич, ни лежащий на больничной койке Антон Петухов – не знал в тот день, что главная их сделка впереди. И ставка в ней будет куда крупнее.

У Тихона Ерофеевича были все данные сделать блестящую карьеру. Помимо ума и упорства он обладал редким даром подстраиваться под собеседника. Этому он научился не на курсах личностного роста, к которым питал брезгливую неприязнь. Так распорядилась природа. Тихон Ерофеевич был прирожденным хамелеоном, что проявилось раньше, чем он узнал это слово.

Правда, в отличие от глупого хамелеона, Тихон с детства питал слабость к иерархии. Его физиология имела свойство блаженствовать, когда он соглашался с теми, кто стоял на социальной лестнице выше его. Хоть на ступеньку, но повыше. По отношению к таким людям кивать, улыбаться и сигналить всеми изгибами тела о своем безоговорочном восхищении было не то чтобы не затруднительно, а приятно. Он доставлял вышестоящему собеседнику удовольствие, не напрягаясь, не насилуя себя, а лишь плывя по течению собственных душевных позывов.

Однако те, кто по каким-то причинам оказались ниже, знали, что Тихон может быть резким, порой дерзким и почти всегда грубым. Можно сказать, что Тихон был хамелеоном, но усовершенствованным, генно-модифицированным: у него мимикрировала только спинка, которую видели те, кто сидел на древе жизни на верхних ветках. Остальным же доставался неприглядный и однообразный вид его брюшка, окрашенного в тот редкий цвет, который не имеет названия в русском языке. И лишь поэтичные японцы, различающие сотни цветовых оттенков, назвали бы его цветом равнодушия, переходящего в презрение.

Можно лишь догадываться о причинах такой странной селективности и избирательной любезности. Возможно, в лабиринтах нейронных сетей у Тихона выстраивались сложные цепочки смыслов, типа того, что раз человек чего-то достиг, значит, не дурак, соответственно, он глаголет истину, внимай и благодари за доставленное удовольствие. Или, наоборот, рассуждения лузера не заслуживают внимания, раз он собственной жизнью доказал свою глупость. Но этот сложный мыслительный процесс пролетал так скоротечно, что Тихон не успевал его зафиксировать и потому искренне считал, что один человек вызывает у него неотвратимые позывы согласиться с ним, а другой безотчетно противен. Словом, Тихон не изводил себя сложными вопросами, а лишь поступал так, как ему велела его природа.

С детства он с удовольствием подчинялся воле учителей, испытывая радость от чувства единения с высшей волей. Так же восторженно он внимал словам начальников всех калибров, под руководством которых пролегал его путь наверх. Начальники хвалили его и продвигали со словами: «Очень приятный молодой человек. К тому же специалист неплохой». Правда, потом, оказавшись в его подчинении, недоуменно пожимали плечами и сетовали: «Как подменили мужика, будто с цепи сорвался».