Александр Брейтман - Персона нон грата. Полная версия

В этом есть правда, но не вся. За свою уже немалую жизнь я сумел найти друзей. Они всегда где-то рядом. Среди них есть даже однокашники (может, правильнее было бы – одногоршечники или одногоршковцы) по детскому саду. И по школьной парте (самые-самые), и по студенческой скамье и – дальше, дальше, дальше… Мой научный руководитель тех далёких 90-х, известный питерский профессор из «Русского музея» М. Ю. Герман, как-то, по случаю (может быть с долей присущей ему иронии), обронил в мой адрес: «гений общения». Я не стал с ним спорить. Правда я не стал спорить и тогда, когда, в некотором замешательстве, один знакомый режиссёр-документалист из Владивостока, вдруг, произнёс: «В тебе есть какое-то отрицательное обаяние». Что, согласитесь, тоже неплохо. А родители? А семья? А сёстры, племянники и внуки? А сын? А внучка, что одна перетянет любую чашу весов? Их, как видите, немало. И я их любил и люблю. И они мне отвечали и отвечают тем же. Для них я, всё-таки, персона грата .

Или я ошибаюсь?

С лёгкой руки Шолом-Алейхема словосочетание «еврейское счастье» вот уже более века гуляет по миру. В словах известного писателя и сочуствие, и горькая ирония: «еврейское счастье» – нечто вроде рокового невезения или даже беды, когда только неистребимое чувство юмора какого-нибудь Тевье-молочника или Менахема-Мендла способно уберечь от последней степени отчаяния. При этом совсем не обязательно быть евреем, чтобы таки иметь «еврейское счастье».

Мой троюродный дядя Борис, одессит и ещё на минуточку генеал о г, многие годы собирал по веточкам и листочкам родословное древо семьи Брейтман . Завершил же сей славный труд (как и свой земной путь) он уже в Торонто, куда попал после массовой алии советских евреев, наконец то (к вящему ликованиюю «истинных русских патриотов» 1 1 Как здесь не вспомнить сарказм знаменитой 16-й страницы «Литературки», обретшей, как и другие СМИ, в «лихие» 90-е свободу слова: «Почти все евреи уехали, а жить лучше не стали». ), обретших к началу 90-х свою историческую родину . Согласно семейному преданию, основателем рода явился ближе к середине 19 века Берл, а основателями фамилии – его сыновья: Моше, Хаим и Шломо (Моисей, Ефим, Соломон). При этом, я не очень понимаю: а Берл (что по-немецки – медведь) был Брейтман или тогда у ашкеназских евреев ещё не было фамилий? И вообще: что означает эта фамилия? В немецком и английском brayt /в идишский варианте- brey t – широкий, яркий (см. Брайтон-бич – широкая яркая улица Нью-Йорка). Был ли Берл широк натурой или большой и сильный как медведь? – сегодня, увы спросить не у кого.

Как сложилась судьба Моше и Шломо – спросить тоже не у кого. Моего отца уже нет в живых, как нет на этом свете и, любившего при случае вспомнить как попал под аварию , моего двоюродного деда Изи (Израэла), отца упомянутого летописца дяди Бори. Кстати именно дед Изя, маленький одесский портной, сумел по окончании войны собрать в Одессе ( спросите: чего ему это стоило? ) разбросанных по эвакуациям четырёх своих сыновей. По мере умножения семейства город у Чёрного моря становился некой землёй обетованной всех широких и ярких Брейтманов России.

О своём же прадеде Хаиме я знаю, всё-таки, немного больше. Родился он где-то в конце 70-х годов позапрошлого 19-го века. В семейном альбоме есть старая чёрно-белая фотография маленького человека в костюме, галстуке и шляпе. Это снимок Хаима из Аргентины 1909 года (удивительно на него похож названный в его честь мой покойный дядька Ефим), куда он уехал на заработки и пробыл там три года. Тогда евреям, поражённых в правах жестоким самодеожавием , таки и разрешалось свободное пересечение государственной границы (как известно, при новых хозяевах долгие десятилетия граница была на замке ). Он вернулся в свою Ободовку, что под Виницей, а в 1918 году во время очередного еврейского погрома был зарублен петлюровцами. На руках моей пробабки (её имени не знаю тоже) осталось семеро детей – два мальчика и пять девочек. Среди них – и моя бабка Сурка (Сара).

В 19 веке, как известно, браки между двоюродными братьями и сёстрами (кузенами и кузинами) были делом обычным. В дворянских семьях – из опасений мезальянса, а среди евреев – по религиозным предписаниям. Так, по законам Российской империи, где православие объявлялось государственной религией, брак между православым и иудейкой становился возможным лишь в случае, если последняя официально принимала православие. В еврейской же черте оседлости, впитавшей в себя память о двухтысячелетнем изгнании и гонениях, не было страшнее преступления, чем отступничество от веры отцов. Таким образом, самые привилегированные и самые бесправные подданные империи «уравнивались» в этом частном , даже интимном, перед лицом неумолимого закона и столь же неумолимой традиции. Так вот, мой прадед Герш, муж Сурки, будучи сыном Шломо, был её двоюродным братом, что нисколько им не помешало произвести на свет трёх сыновей – Фимку, Сёмку и Лёвку – не худших, я вам скажу, пробы и достоинства.

Читать дальше