Дмитрий Беляев - Серж и Лекса. Романтическая комедия

Можно было уходить домой, и все стали потихоньку расходиться.

Вечером, прийдя домой, Сергей не торопясь приготовил себе поесть в программируемой микроволновке, поужинал, наслаждаясь царящими тишиной и спокойствием, поставил посуду в посудомойку и сел за компьютер, который был собран его собственными руками, с учетом потребностей, а потому имел максимальные показатели производительности и удобства.

– Какое счастье, что я – не Леша, – сказал он сам себе, вспомнив какой тяжелый был сегодня день.

Не зря сегодня утром снова болела голова: видимо, предвещала сегодняшнее общее сумасбродство. Она иногда болела странной болью, которую болью-то назвать трудно. Как какое-то холодное непрерывное «ти-и-и». С четырех ноль-ноль утра до четырех ноль-одной минут. А потом растекалась теплом и от нее не оставалось следа. Всегда в одно и то же время. Сергей не волновался по этому поводу до тех пор, пока однажды вдруг не пришла мысль: «А вдруг, это какая-нибудь опухоль?»

Сергей был инженером в Авто-Системс, инженером и технарем до мозга костей. Уже не молодой, сорок два года – это много или мало? Кому как: кто-то, возможно, скажет, что он уже безнадежно стар и бесполезен, но это было бы неправильно, потому что Сергей был высоко оплачиваемым и значит – востребованным опытным специалистом в своей области. Может он совсем чуть-чуть отстал от молодежных словечек и мод, связанных с распространением Интернета, но только не по технической части! Здесь он дал бы фору всему этому детскому саду. А сам Сергей, если бы его спросили, сказал бы, что жизнь его только начинается. И был бы прав.

* * *

На сфере загорелась еще одна звезда.

– Как они загораются?

Мирослав сидел в диспетчерской и смотрел на карту.

– Есть ли закономерность?

Это только один из серии вопросов. Никто из ангелов не проводил такое исследование до него. На столе у него были разложены бумаги, горел монитор с набором схем. Все как у людей, смешно даже. Он быстро писал формулы простым карандашом на бумаге. Листы раскладывал по кучкам, отмечал на экране места в одной из схем и снова продолжал писать. Вчера было тоже самое: он писал, читал, запоминал, сопоставлял факты, записывал выводы на бумагу. Иногда садился привести записи в порядок, перенося выжимки идей в компьютер. Позавчера было тоже самое. Он недавно занимается исследованием. С тех пор, как появился. Мирослав распечатал страницу с формулами и положил в папку. В диспетчерскую вошёл Севастьян и подошёл к нему.

– Как дела?

– Много вопросов. Очень много.

– Очень много? Пойдем, прогуляемся по структуре.

Они вышли в белый коридор. Он уходил далеко в оба направления с плавным поворотом замыкаясь там далеко в кольцо. По сторонам коридора были двери, ведущие в такие же диспетчерские, операторские или комнаты для совещаний. Через большие стекла можно было видеть как там работают ангелы. Мирослав посмотрел через стекло на диспетчерскую из которой только что вышел. Белые столы, стоящие по кругу, экраны мониторов на них. На каждом столе по четыре экрана – слишком много информации нужно отображать одновременно. Ангелы сидят спиной к нему, лицом к центру этого полукруга. Мужчины и женщины – каждый занят своим делом, у каждого своя задача. Униформы как таковой не существовало. Глядя на работающих можно было подумать, что это какой-нибудь обыкновенный людской офис, например на Земле – сфере ответственности их группы. Вон – женщина с волосами до плеч в бирюзовой блузке, это Люба, рядом сидит Виктор, он всегда в белой рубашке, опытный работник, сейчас он довольно поднял кулак вверх, видимо у него получилось вычислить вовремя свою очередную точку входа. Стекло не пропускает звука, а акустика устроена так, что даже при открытой двери звук из диспетчерской гасится и не достигает коридора. Надежда сидит дальше от стекла в темно-зеленой футболке и вдумчиво смотрит на экран, поставив локоть на стол и дотрагиваясь полусогнутым указательным пальцем до краешка нижней губы.

Они не торопясь пошли вдоль коридора в направлении выхода на поверхность.

– Как сделать чтобы в мирах было меньше боли?

Севастьян улыбнулся куда-то в пространство.

– Освободить мир от боли – значит обречь на погибель. К сожалению, без нее – никак. В мануале по нервной системе почитай.

Севастьян был старым. Седая борода и усы несколько скрывали морщины на его лице, но их еще оставалось много повсюду. Морщины были и на шее, но они тут же скрывались под воротничком белой рубашки с повязанным галстуком. Серый пиджак завершал общий рисунок аккуратной внешности Севастьяна, а доисторический огромных размеров радиотелефон с выдвигающейся антенной, с которым тот не расставался придавал ему образу загадочность, некое противоречие: с одной стороны – современный, хоть и не молодой, мужчина при делах, а с другой – мудрый старик с какими-то ностальгическими атрибутами, вроде этого телефона и иногда появляющейся доброй улыбкой.