Ермаков Михаил - Rehab. Реабилитация

– Слушай, Андрюх, ну ты сам подумай. Ты не работаешь уже больше года, кредитов набрал, бухаешь как не в себя. То у жены своей, не помню как там ее, то к мамке бежишь. Ее то пожалей. Ну не зря же ты здесь. Было бы все хорошо, мама бы не звонила нам и не искала способов тебя вылечить. Согласен? -вещал водитель, сев на корточки.

– Ну, в некотором смысле, согласен. Хорошо поете. Мамка рассказала? Да, есть проблемы, да, бухаю. Но я же не под забором валяюсь и не шарахаюсь с алкашами. -затянувшись очередной раз, ответил я.

– Да какая разница-то? Через год будешь уже под забором. Мать в отчаянии, пойми. Для тебя же лучше хочет. Ну побудешь у нас месяц, а потом строй свою жизнь, как считаешь нужным.

– Ну, окей. А что лучше-то? Звонить уже нельзя. Что еще нельзя? – мой голос становился наглее и ехиднее.

– Курить можно только первые три дня, потом нельзя. У нас некурящий центр. Первый звонок на тридцать седьмой день. Потом раз в неделю. Можешь записку написать, мы сфоткаем, отправим.

– Да идите-ка вы нахер! -по-моему, сейчас меня понесет. – Курить нельзя? Это вообще борщ. И, погодите-ка, какой тридцать седьмой день? Вы же сказали месяц. А тридцать седьмой день – это уже второй месяц пойдет. Чего-то вы ребята дурку валяете.

– Правила такие! -послышался голос качка.

– Какие правила? Я не подписывался на это. Я собирался в реабилитационный центр, а это что? Шарага какая-то, а-ля колония-поселение. Нет, так не пойдет. Давайте, сами звоните матери, сейчас, пусть в другой центр меня отправляют. В нормальный.

– Сам в дом зайдешь или силой? -спросил водитель.

Сам не пойду, так их четверо, затащат. Бежать сейчас или пока под их балалайку поплясать? Хорошо, посмотрим, что у них там.

– Сам. —ответил я и вышел из машины. – И да, кто у вас тут главный? Я с ним хочу поговорить.

Все четверо хихикнули, по глазам было видно, что не я первый такой «борзый» и «умный» сюда приехал.

– Проходи. -качок показал мне на дверь и взял за плечо, как конвойного.

– Да не трогай ты меня. -я отдернул руку и шагнул вперед.

Поднявшись по небольшой лестнице, я дернул дверь, которая оказалась заперта.

– Не торопись. -услышал я голос худощавого парнишки в спортивном костюме.

Он достал мощную связку ключей и долго стал копаться, пытаясь найти нужный. Выбрав подходящий ключ, он открыл дверь, и я зашел в прихожую.

– Тебе туда. —водитель указал на дверь впереди. —Ладно, ребята, мы погнали. —добавил он и «по-братски» распрощался со своими товарищами.

Мы прошли в небольшую комнатушку, в которой сидел улыбчивый паренек в кофте с капюшоном. На вид ему было лет тридцать, может тридцать три. Сопровождающие закрыли за мной дверь. Паренек жестом показал на диван:

– Присаживайся. Меня зовут Антон! Как доехали?

– Нормально. Только я не помню, как я в машине оказался. Голова раскалывается. —ответил я, плюхнувшись на мягкий диванчик.

Антон открыл дверцу шкафчика, достал упаковку таблеток и выдавил из пластинки пару штук, налил в стакан воды из электрического чайника и протянул мне.

– На, выпей. Цитрамон. Тебя в невменяемом состоянии грузили. Мама сказала, что ты пришел, вырвал с корнем прикроватную тумбочку, откинул в угол и грохнулся на кровать. Так и заснул. Потом она позвонила нам.

– То есть подождать, когда я проснусь, не судьба? Обязательно вот так брать и пихать в тачку человека в бессознательном состоянии? – спросил я, глотая таблетки.

– Да мало ли что ты еще выкинуть мог? Мама устала от тебя, понимаешь? А она у тебя не молодая…

Он не успел закончить свою приготовленную тираду. Поставив стакан на стеклянный столик, я вытер губы:

– Слушай, дружок. Во-первых, мы с ней договаривались, что я сам сюда приеду. Во-вторых, что за детский сад брать меня и привозить вот так, без моего согласия? И, в-третьих, что это вообще за реабилитация такая? Похоже на лагерь какой-то для малолетних преступников. Я не хочу здесь находиться. Так что давай по-хорошему. Ты сейчас звонишь ей, говоришь, что мне здесь не нравится, и я спокойно потом еду на другую, нормальную реабилитацию.

– Это не тебе решать. Мы с твоей мамой уже договорились.

– А кому решать? Мне, на секундочку, тридцать пять годков. Я полностью дееспособный человек. Так что решать, что мне нравится, а что нет, только мне, понял? Или мне начать сейчас психовать, стекла бить и так далее. Давай по-человечески, а?

– По-человечески? -ухмыльнулся Антон и тут же в его глазах появилось презрение. – А ты по-человечески поступал, если тебя, здорового, как ты говоришь, мужика, сюда привезли? По-человечески, что твоя мать ночей не спит из-за тебя? По-человечески, что ты кредиты берешь и пропиваешь?