Дориан Этвуд - Хозяин леса

– Тогда я не хочу быть принцессой… И твоей дочерью тоже быть не хочу, раз ты думаешь, что держать меня в замке – священный долг. Как будто я не смогу постоять за себя без слуг и стражи. Я устала сидеть в клетке и смотреть на то, как живут другие. Я хочу жить сама, а здесь никакой жизни мне не будет!

Генрих резко обернулся, уязвлённый, задетый за живое. Дочь стояла перед ним, подняв голову, приняв воинственную позу, её глаза встретились с его озлобленным взглядом. Он возвышался над девочкой, как возвышается огромная скала над морем, бушующим, но не способным сдвинуть её с места. Говоривший обычно тихо, но внятно, король вдруг повысил голос:

– Так ты не хочешь быть королевской дочерью? Вот как? Так иди к служанке и посмотри, как хорошо ей живётся среди сажи и нестиранного исподнего. А потом отправляйся в наши деревни и погляди, как голодают и умирают среди отбросов люди королевства! – Он выплёвывал слова вместе с капельками слюны, глаза его расширились, покрасневшие от лопнувших сосудов, и, не мигая, смотрели на Анну. Девочка, не ожидавшая, что на неё поднимут голос, невольно сжалась, теряя свой вызывающий вид. – У тебя есть обязанности, ты будешь их выполнять или я вышвырну тебя на улицу, Анна! Не хочешь жить в клетке – станешь вольной птицей!

Принцесса сдержала всхлип, рвущийся из горла, выпрямилась, стараясь выглядеть грозно, и воскликнула в ответ, сжимая ладони в кулаки:

– Ты никогда меня не любил! Только мою маму, но не меня!

И прежде чем король успел что-либо сказать, она метнулась к двери и выскользнула из комнаты. Потрясённый, Генрих стоял, чуть согнувшись, и смотрел на дверь испуганным взглядом. На секунду он стал вдруг похож на ребёнка, которому сказали нечто по-настоящему ужасное. Король не думал ссориться с дочерью, горячо любимой и к тому же единственной, но озлобленные слова сами срывались с его губ. Генрих хотел исправить ошибку, догнать Анну и успокоить её. И своё больное разбитое сердце, ведь девочка всё больше лицом напоминала мать, его прекрасную Ситлин.

Он медленно выпрямился, тяжело расправляя плечи, и двинулся к двери, всё больше погружаясь в свои мысли. Почему-то ему вспомнилось детство. Его воспитывал дед, человек необычайно суровый, чьи корни северянина, прочно укрепившиеся в их роду много веков назад, давали о себе знать время от времени. Вильгельм Свирепый, так его прозвали за глаза в народе, потому как нрав его был поистине непредсказуем, а в пылу битвы правитель вклинивался в самое пекло, во всём был строг с внуком. Маленький Генрих рано потерял отца, его убили на чужой земле, сожгли тело и прах развеяли над морем, поэтому дед, ожесточённый смертью сына, решил во что бы то ни стало вырастить маленького наследника непобедимым воином.

Генрих помнил, как старый правитель, в редкие вечера сидевший у камина и пьющий эль из огромной деревянной кружки, говорил ему, едва слышно гнусавя из-за когда-то сломанного носа:

– Ваше Величество, простите, я опоздал.

Нет, старый Вильгельм говорил совсем не это… Его сухие обветренные губы произносили:

– Ваше Величество?

Образ деда постепенно расплывался, Генрих потерялся в мыслях. Что же говорил его предок? Что-то захватывающее, наставляющее, заставившее его на долгие годы запомнить это. Что-то вроде:

– Господин, Вам нехорошо? Вы побледнели.

Бессмыслица какая-то .

Король сморгнул пелену воспоминаний, покачнулся, чувствуя вновь накатившую тяжёлой волной усталость. Подняв мутный взгляд, он посмотрел перед собой и наконец понял, что мешало ему повторить слова деда, старого Вильгельма Свирепого. Придворный маг, Седрик, верный друг и советник, обеспокоенно рассматривал короля, недовольно хмурясь. Генрих издал тяжкий вздох, отвернулся, покачиваясь, направляясь к массивному трону. Маг остался стоять на месте, сверля спину монарха пронзительным взглядом серых глаз.

Правитель опустился на трон, закрыл лицо рукой, слабо проговорив:

– Я не слышал, как ты вошёл, Седрик.

– Ваше Величество, что с Вами? – Мужчина осторожно приблизился, крадучись, как ступает в сухой траве хищный зверь, боясь спугнуть добычу. – Вы бледны, сам Мортур 4 4 Бог смерти, увядания, тьмы не мог бы похвастаться такой бледностью.

– Я устал, мой друг, – пробормотал Генрих, смотря на мага сквозь пальцы. Его губы с трудом шевелились, отказываясь повиноваться. – Устал, – повторил король, будто собеседник плохо его расслышал.

– Вас расстроила Анна, господин?