Выйдя на пустынную летнюю улицу, Авдей Таривердович всё же не выдержал и побежал, затрусил до ближайшего угла. Завернув, остановился отдышаться в жидкой тени тополя и, сняв фуражку, достал платок и вытер мокрую от пота лысину и лицо. Отдышавшись, зашагал дальше. Город словно вымер: на улицах – ни души. Он старался двигаться ближе к стенам, не привлекая внимания, и вместе с тем, чувствовал, что за ним наблюдают десятки глаз из окошек выбеленных, крытых красной черепицей хат. Стояла напряжённая тишина, не слышно было со стороны станции обычных шипения и свистков паровозов.
Скоро он вышел на привокзальный пустырь с колодцем-журавлём посреди. У колодца две бабы с вёдрами, а к колодцу мужичонка с бородой, согнувшись что-то тащит. Пригляделся – человека за ноги тянет. Остановился, вытер пот, Авдей подошёл и увидел в ряд выложенные тела – мальчишки в хилых одежонках, а тело в военной форме с голыми ногами (сапоги уже кто-то успел снять) лежало поодаль, лицом в сухую траву так, что только затылок был виден.
– Их командир, вишь? – сказал мужичонка, хотя Авдей ничего у него не спрашивал.
– Что тут было, веришь ли, – продолжал мужичонка. – гонялся немец за ними, как за зайчатами на этих мотоциклах и порешил… Они вразброс были по поляне, а я их в рядок, – кивнул мужик на тела, – всё ж не собаки какие, а люди, пацаны, а к смерти надобно уважение иметь… – Стой, – добавил бородатый, не беги… Авдей обернулся.
На тропку, пересекающую пустырь, выходила колонна молодых немецких солдат. Шли, несмотря на ранцы и винтовки за плечами, бодро и весело, многие сняв пилотки, будто возвращались с футбольного матча, где их команда выиграла. Шли, радуясь солнцу, молодости и лёгким победам. Впереди высокий голубоглазый блондин. Он, белозубо улыбаясь, показал рукой на тела у колодца, и в колонне послышался лёгкий смех и возгласы. Потом блондин, скинув ранец и винтовку, кинулся вперёд, к колодцу, его примеру последовали другие. Блондин опередил всех, выхватил у женщины наполненное ведро и побежал, шутливо удирая от пустившихся за ним двух комрадов, держа перед собой ведро на вытянутых руках, потом остановился и под общий хохот стал выплёскивать на них воду. Другое, наполненное ведро пошло по рукам, вернее по высохшим губам. И от этого веселья сердце у Авдея будто камнем придавило и солнце показалось холодным. А женщина стояла столбом, ожидая пока они не наиграются и отдадут ведро. Лицо у неё было каменно неподвижно, плечи покатые, руки длинные от ежедневной тяжкой работы. Вторая женщина, прихватив пустые вёдра, куда-то исчезла.
– Чисто дети малые, – хмыкнул бородатый мужичок, глядя на веселящихся немцев и вдруг, перехватив чей-то взгляд, стал угодливо улыбаться и мелко кланяться, козыряя и повторяя: «Хайль Гитлер! Хайль Гитлер!..» Неожиданно к телам убитых подбежала немолодая и прилично одетая женщина, в которой Авдей узнал живущую на соседней улице учительницу. Женщина сдавленно вскрикнула и опустилась на колени рядом с телом сына.
– Тарасик! Тарасик! – запричитала она, сдавленная ужасом, поглаживая голову с чёрными кудрями и красивым белым лицом. Женщина вскинула глаза на Авдея: «Он утром обещал вернуться, обещал, что его не убьют, очень обещал, смеялся! Он героем хотел стать, радовался, что вызвали…». В глазах её зрело безумие, раскачиваясь начала, ласкать мёртвую голову и повторять, заклинать: «Вернись! Вернись! Ты обещал! Ты никогда не говорил неправду! Вернись же! Ты обещал! Ты никогда не обманывал!» А толстенький невысокий немец схватил коромысло и поднял над головой, показывая всем экзотическую невидаль, затем перекинул коромысло через плечи и стал весело приплясывать, вызывая смех, хохот и одобрительные хлопки.
– Вернись! Вернись! – взывала женщина. Авдей одел фуражку и по-стариковски, опустив плечи, побрёл прочь.
Едва он вошёл во двор к нему кинулась жена.
– Ну? Ну?
– Сказали идти домой, Гришку не вызовут…
Гришка лежал в гамаке в придомном садочке и хрустел спелым яблоком, выплёвывая косточки на землю. Завидев отца, он понял, что угроза отступила и загрустил: надо же немцам сюда припереть, значит, сегодня танцев в клубе не будет и он не увидит Райку, с которой почти договорился. Потом Авдей вошёл в дом и позвал жену:
– Сирануш!
Войдя в комнату, он показал на висящее в рамочке над столом фото старшего сына, присланное сразу после финской кампании. Митя был в буденовке со звездой.
– Сними и спрячь, – приказал Авдей.
Читать дальше