Павел Патлусов - Розовый рассвет

– Чего от меня хочешь?

– Объясню. В условиях природной среды эта основа и появляется.

– Не понял? Мне нужно знать не то, что появляется, а объяснить: структуру этой основы?

– Нашёл философа. Может даже и он – философ этого не ведает. Вот, вероятно, монахами по этой причине становятся…

– Хочешь сказать: они познают основу моего сознания? – Решил «урыть» каверзным вопросом Ефима собеседник.

– Нет. Они познают основу своего сознания, которую воспринимают в виде Бога.

– Значит: ты хочешь подтвердить, что если есть бессознательная основа у меня, то есть и присутствие Бога? Так он – Бог думает за тебя, хотя ты этого и не осознаёшь.

– Ну, Даня, ты и мудрец! Мне даже папаня этого объяснить не мог. Я всё думал: человек от обезьяны произошёл. А какая у обезьяны может быть основа, в которой присутствует Бог? А если и так, то во всём он присутствует, определенно: всё живое на одной основе, и мы с тобой родственники не только, как люди, по и по всему животному и растительному миру…

– Ты далеко ушёл.

– Может быть, но именно здесь, в дикой природе, понимаешь свою связь, нерасторжимость с окружающей средой. Ты чувствуешь? И это не просто мистика, а настоящая реальность. Чувствуешь?

– Немного. Самую чуточку пока… Давай пить чай и спать.

– Ы- гы.

Чай с заваркой из листьев смородины и таволги друзья пили долго, фыркая и обжигаясь. Когда наступило блаженное состояние сытости, они прилегли на приготовленное ложе из веток хвойных деревьев, положив головы на борт резиновой лодки, вытянув ноги в направлении слабо тлеющего костра.

Река Сылва, как живое существо выполнила свою дневную работу: всех одарила своей добротой. А теперь она могла отдохнуть, и сквозь сумерки казалось, что совершенно не двигалась, а просто вытянулась, как юноши, на мягком ложе и окуталась, как одеялом, туманной дымкой, которая медленно поднималась над рекой. Наступала ночная жизнь; на фоне более светлого небосклона носились темные тени летучих мышей, иногда такая тень была огромной – филин. Возле реки, у берега шелестела осокой неизвестная зверюшка, по всей видимости норка в поисках лягушек. В тёмной воде, казавшейся застывшей, время от времени раздавались громкие всплески голавлей, выплывших из дневных убежищ на охоту за ночными бабочками.

– Плохо, Дань, плыли, аж до Тепляков не дотянули, – лениво начал разговор Пискунов.

– Купались много…

– Течение здесь плохое: одни заводи, омуты, – надорваться на вёслах можно.

– Не слышишь? – Кто – то «мяргает»!!! – Насторожился Лаврухин.

– Не бойся: так козодой поёт – мне папаня говорил. Он ночью охотится, и увидеть днём его невозможно: очень скрытная птица. Рот у неё до самых ушей с волосами. Индейцы эту птицу называют дурным словом, которым у нас обозначают женский половой орган.

– «Надуваешь» меня?

– Не. Папаня рассказывал: у индейцев его называют ночным соколом и вестником смерти… Чу! Сучок треснул… Тихо, – приложив указательный палец ко рту, испуганно предупредил друга Ефим.

– Это возле реки «шатается» норка, – попробовал успокоить напарника Лаврухин.

– Ни- ни. Зверюга ломится! Подкладывай дров в костёр!

Данил поднялся с ложа и положил в костёр толстое ольховое полено. В этот момент из-за кустов, к которым была приставлена резиновая лодка, вышли двое мужчин. Они были в военной камуфляжной форме с автоматами на груди.

– Здорово, пацаны! – Сказал хрипловатым голосом более смуглый и высокий. – «Похавать» что – то будет, и покурить?

– Здравствуйте, – растерянно и смущенно ответил Лаврухин, уха есть и ещё чай и хлеб, «курева» нет, – не курим…

Второй солдат был значительно ниже ростом чем первый и старался не проявлять активности. В отблесках разгоревшегося костра было видно, что он был круглолиц, рыжеволос с множеством веснушек на лице.

Ефим встал со спального ложа и предложил войнам удобное место для трапезы.

– Молодец – сопляк! – Похвалил его смуглый и высокий солдат, на погонах которого Пискунов рассмотрел сержантские лычки. – Не курите, – спортсмены что – ли?

Достав из-под кустов чашки с ухою, Лаврухин поставил их перед войнами, вытащив также булку хлеба из рюкзака, – «Экстрим» у нас, – попытался он объяснить ситуацию солдатам.

– Ложки дай! – Грубо, почти по-приказному сказал сержант.

Ефим подал две алюминиевые ложки. Незваные гости с жадностью начали ломать руками хлеб, даже не отмахиваясь от наседающих комаров, начали «уплетать» холодную уху.