Н. Ланг - Un'estranea/Чужая

Графиня положила безделушку обратно в шкатулку и заперла замок маленьким серебряным ключиком. Потом откинулась на спинку кресла и простонала:

– Сегодня мне совсем нездоровится. Суставы ломит.

Она приложила холёную белую ладонь к морщинистому лбу и страдальчески закрыла глаза. От излишней влажности у жителей Венеции часто болят суставы.

– Иногда она бывает совершенно несносной, – прошептала тётя Аллегра. – Пойдём, посмотрим, что ещё прячется в этом доме.

Они покинули гостиную, оставив Адриано и Беатриче наедине. Им было что обсудить, ведь они не виделись восемь лет. В последний раз Адриано приезжал в Венецию на похороны отца.

– Бабушка не рада видеть нас, – пробормотала Маша.

– Просто она зависима от своего настроя. Сейчас она грустная, а к вечеру будет смеяться.

Они шли по широкому протяжённому коридору. Маше показалось, что она попала в волшебное Зазеркалье. В таком с виду небольшом палаццо помещались длинные переходы. Украшением служили старинные гобелены, приобретённые ещё прадедушкой Габриэлем Спинелли. На изысканных картинах с вплетением золотых нитей изображены морские мотивы или панорамы Венеции. Но особенно выделялись библейские истории.

– Кто-то фанат Библии? – поинтересовалась Маша.

– Габриэль – мой дедушка, твой прадедушка был очень набожным. Он был ярым католиком. Малышкой, я постоянно заставала его за молитвой.

– А бабушка тоже религиозна?

– Нет, она скорее стервозна, – закатив глаза, вздохнула Аллегра.

Аллегра общалась с людьми легко, к любому знала подход. Она собирала вокруг себя свиту. Многие пользовались её добротой и позже обрывали связи с ней. Люди разочаровывали её, и всё же она продолжала замечать в них положительные качества. Аллегра была оптимисткой, но с приличной долей скепсиса взирала на мир. Маша не привыкла к такому непринуждённому тону, она всегда вела себя скованно даже с близкими.

– Хуже неё только отец, – как заговорщица подмигнула тётушка.

– А каким был дедушка Бартоломео? – спросила Маша и робко улыбнулась.

Однажды она встречалась с Бартоломео Спинелли. Маша запомнила его строгий голос, который произносил итальянские фразы. Девочка не понимала смысла незнакомых слов, однако воспринимала интонацию. Запомнились его сильные руки и улыбка, прятавшаяся в белоснежных усах.

– Ты очень на него похожа, – промолвила Аллегра. – Внешне.

Племянница ещё не успела проявить себя, но Аллегра полагала, что помимо сходства обликов обнаружит ещё и сходство характеров.

– Правда, и чем же?

– С виду многим. Те же проницательные, выхватывающие самую суть, глаза; цвет волос и даже профиль. Он был очень строгим, сдержанным, презирал слабость и лень. Я немного побаивалась его, хотя он редко повышал голос, – Аллегра задумчиво смотрела вдаль, воскрешая в памяти образ отца. – Его настроение читалось по взгляду.

Мария очень хотела встретиться с дедом. Его незримый дух витал в этом доме, всюду чувствовалось влияние Бартоломео. Дизайн он разрабатывал сам, изредка советуясь с супругой. Над лестницей, что вела к спальням, висел парадный портрет Бартоломео Спинелли. Он считался представительным мужчиной с гармоничными чертами лица. Истинный потомок римских патрициев. Подняв голову, Маша глядела на изображение дедушки.

– Когда он пребывал в прекрасном настроении, из него можно было верёвки вить. Однако это случалось нечасто. Он почти не проявлял свои чувства, как и мать, впрочем, – с сожалением вздохнула Аллегра.

– Разве папа не такой, как дедушка?

– Между ними были натянутые отношения.

Маша удивлённо поглядела на тётю.

– Папа никогда не рассказывал об этом.

– Ты не знаешь многих вещей, – рассмеявшись, проговорила Аллегра.

Когда-то Адриано Спинелли стремился быть диаметральной противоположностью отца.

– Например? – полюбопытствовала Маша.

– Он отрастил длинные волосы. Бартоломео Спинелли был против, чтобы его сын носил такую причёску.

Маша скромно рассмеялась, представив отца с хвостиком.

– Дедушка, наверное, очень злился на папу?

– Он привязал Адриано к стулу и побрил налысо, – вспомнив это, Аллегра расхохоталась.

– Жёстко. Но ведь у всех есть право на самовыражение, – с подростковым максимализмом заявила Маша.

– Твой папа умел самовыражаться! В юности он бунтовал, даже уходил из дома, бродяжничал.

Они шли по галерее, соединявшей гостиную и столовую. На стенах, окрашенных на современный манер в пастельные оттенки, соседствовали портреты предков семейства Спинелли. Маша замедляла шаг, чтобы внимательно рассмотреть каждый из них.