Н. Ланг - Un'estranea/Чужая

– Добро пожаловать! – произнесла, наконец, графиня после долгого, пристального взгляда на Адриано.

– Здравствуй, мама, – ответил Адриано и собрался обнять её, но она жестом остановила сына.

– Не надо, я приболела. Боюсь, у меня грипп, – предостерегла она и строго взглянула на Машу. – А это, стало быть, Мария?

Девочка посредственная до изнеможения. Серенькие волосы и бесцветные глаза. Безразмерный свитер, мешковатые джинсы и стоптанные кеды. Ни красоты, ни стати. Каменно – серая, как хмурое осеннее утро. Маша не взяла ни капли ярких красок семьи Гвидичи, из которой происходила Беатриче. А что же характер? Нрав внучки ещё предстоит узнать. Кажется, девчонка ни рыба ни мясо. Нет в ней породы.

– З-здравствуйте! – заикаясь, поздоровалась Маша по-итальянски и хотела сделать книксен, как на приёме у королевы, но вовремя сдержалась.

– Осмотрись, тебе, должно быть, интересно, – графиня чопорно кивнула.

Притягивало внимание фортепиано середины девятнадцатого века, стоявшее у большого окна, из которого струился голубоватый зимний свет. Клавиши потускнели от времени, но звук ещё радовал чистотой и стройностью. На инструменте скучала музыкальная шкатулка, которая передавалась из поколения в поколение. Маша подняла крышечку, и комнату заполнила механическая музыка, а внутри на небольшой зеркальной платформе вращался переливавшийся всеми цветами спектра лебедь из муранского стекла.

– Какая красота! – восхитилась Маша.

– Ты не видела подлинной красоты! – заговорила графиня зычным голосом и указала на стену напротив.

Маша оглянулась и ахнула. Вся стена от мраморного пола до деревянного потолка декорирована веерами в специальных стеклянных футлярах. Вещи разных эпох и стилей. Кокетливые, классические, экстравагантные – все они принадлежали представительницам прославленного рода Гвидичи. Коллекция для выставки в музее.

– Сними третий в крайнем ряду, – приказала Беатриче. Властному тону трудно было не подчиниться.

Маша неуклюже присела и осторожно взяла изящную вещь. Веер сделан из нежного кружева, сотканного вручную, инкрустирован жемчугом и драгоценными камнями.

– Он великолепен! – воскликнула Маша.

– Мой любимый, – с удовлетворением сказала бабушка.

Беатриче, происходившая из древнего знатного, но обедневшего дворянского рода Гвидичи, не растеряла элегантной красоты, свойственной итальянским дамам. Её лицо, испещрённое морщинами, преображалось, когда она улыбалась. Во взгляде светились радость и любовь к жизни. Она смело смотрела в глаза трудностям. Невзирая на почтенный возраст, осенью ей исполнилось семьдесят пять лет, графиня не утратила изящности движений и ясности ума. Её спина оставалась прямой даже после многочасовой работы с бумагами. Она готовила документы для передачи Адриано. После смерти Бартоломео она занималась делами обувной фабрики «Вертумн».

Беатриче достала из шкатулки, обитой шёлком внутри, веер с перламутровыми пластинками, расписанными замысловатыми рисунками из античной мифологии.

– В эпоху барокко веер считался настоящей роскошью, – озвучила Маша своё единственное знание.

– К тому же был оружием флирта. Девиц не выпускали в свет, пока они не освоят помимо прочих наук, искусство обращения с веером. С его помощью кокетничали, – произнесла графиня таким тоном, будто читала лекцию в университете.

Беатриче раскрыла кружевное опахало и спрятала породистое лицо, оставив только карие глаза, которые способны заглянуть в дальние тайники души. Будучи мечтательной девушкой из обнищавшего благородного семейства, она сумела покорить сердце процветавшего фабриканта Бартоломео Спинелли.

– Либо же давали понять, что приятной беседы не получится, – старая графиня резко захлопнула веер, который в её руках казался жезлом полководца.

Она держалась уверенно и гордо, будто блистала на светском рауте.

– Если продать все эти вещи, можно безбедно жить очень долго, – заявила Аллегра, не понимая, почему старая графиня так упорно цеплялась за прошлое. – Или накормить обездоленных.

– Богатство нашей семьи, прежде всего в истории рода, – высокомерно промолвила Беатриче.

– История и вещи – вот что осталось, – всплеснула руками Аллегра.

– Где твои манеры? – возмутилась графиня Беатриче.

Больше всего бабушка Спинелли любила брюзжать. Особый повод не требовался. Достаточно плохого настроения. С появлением обожаемого, но своевольного сына, причин будет в избытке.