Невидимые облака тяжелой пыли взмывают надо мной. Я закрываю глаза и долго лежу. Усталое тело начинает чесаться. По нему что-то бегает, не дает мне отдохнуть, пытает мой несуществующий сон! В ярости срываю одеяло, встаю у кровати и трясу им. Трясу и трясу, в кровавой злобе, с улыбкой ненависти на лице. Я вижу, как сотни проклятых клопов валятся из его ткани. Поганые букашки расползаются по полу, забираются в недоступные щели в рыжих досках пола, прячутся под матрасом. Принимаюсь беспощадно давить эти грязные точки, я ловлю их руками, в худых пальцах оказывается сразу несколько особей, я давлю их и тут же выбрасываю прочь. Я давлю их ногами, громко крича, топая по полу, взрываясь в эмоциях, почти что плача от распирающей злобы. Штукатурка на потолке редеет снова – на кровать падает бесформенный белый кусок. Это белое бесформенное нечто разваливается на части прямо на кровати, рассыпается на пылинки, оно кишит на потасканном матрасе и отвращает. Я кладу одеяло поодаль, стряхиваю штукатурку и сажусь. В голове вдруг опустело. Стало мгновенно грустно и обидно за свою несчастную судьбу. Я смотрю на голые обтянутые бледной кожей ступни: они похожи на два весла с длинными вырезами посередине. Такие худые и грязные, белые. Наверное, менее белые, чем чертова штукатурка, но они словно неживые. Пальцы, кажется, загрязнились. Я пытаюсь ими слегка пошевелить, но черствый холод не дает. Большой палец на правой ноге совсем немного поддается, я прикладываю тысячу усилий – он лишь комично дернулся в одной секунде, сверкая грязным ногтем в мою сторону. Клопы разбежались, и вот я совсем одинок. Снова эта печаль. Сцена с вытряхиванием жалких насекомых меня порадовала. Оживила какие-то чувства. Ведь с каким удовольствием я их давил. Кладу ногу на колено, на подошве множество прилипших трупиков. Потираю пальцами – они в грязи от мертвых тел. Я падаю назад. Затылок неуютно упирается в не взбитую подушку, ногой подтягиваю одеяло и укрываюсь. Ничто меня не беспокоит, кроме вечного холода. Пройдет ещё несколько минут и десяток поворотов, пока я не начну жалобно стонать, сетуя на день, когда я был рожден. Я не прошу многого, правда. Пожалуйста! Как бы я хотел поспать. Совсем немного. Закрыть глаза и не увидеть ничего. Не думать и не слышать, но просто скрыться в непостижимой темноте, с надеждой из неё проснуться. Я чувствую, как древняя пыль оседает в ноздрях, и не могу уснуть. Что я написал? Серьёзно, что? Столько времени ушло на это, столько сил. Да кому оно нужно, самое дело. Ряды бессмысленных, хаотически набросанных изречений. Я представляю, как люди заседают толпами вокруг меня, читают страницу за страницей, передавая друг другу черновики с пометками, тыкая пальцами в самые постыдные места, они смеются и смотрят мне в глаза с великой солью, спрашивая раз за разом «и ты это серьёзно?». Бумажки крутятся над головой, я пытаюсь их словить, точь прикрывая голое тело. Да, это оно! Я словно наг перед ними. Я стараюсь убежать от всех, но меня тут же настигают, куда ни ступи. Догоняют и тычут листками в лицо, усмешливо крича «да ты это серьёзно!?». Горожане собираются в массы, их веселые лица переполняют мой взор, каждое в отдельности убивает. Мне стыдно поделиться своей мыслью. Нет ни единой гарантии, что она также не пуста, как множество других. Меня непременно осудят. Посмеются, пошлют в сторону, вежливо толкая к звенящему выходу. Тру околевшими ступнями друг о друга, одеяло слегка оживает, пыль летит, конечности покрыты грязью и мелкими внутренностями мерзких жуков. Встаю резко. Так резко, что сердце грозило погибнуть, а голова закружилась. Слегка тошнит. Босые костяшки падают на пол, и, в сущности, ничего не меняется. Холодно, как всегда. Бреду до умывальной. Доски скрипят. Я делаю один неуклюжий шаг, почти ползущий – скрип. Тяну вторую ногу – скрип. Тру лицо с тяжестью, словно это избавит меня от усталости. Войдя, держусь за грудь, в ней что-то умирает. Надо же, здесь, оказывается, есть свет! Такой он зеленоватый. Белый, но зеленоватый. Подхожу к раковине, смыл грязь. Тру мутное зеркало, делая шаг назад. Какая-то жалость глядит на меня по ту его сторону. Он безнадежно похудел… Я вытягиваю своё тело, закидываю руки за голову, затем за спину, и становлюсь похожим на причудливого уродского ангела. Тянусь и вижу ряды рёбер. Придирчиво их считаю, гляжу на кожу, на растянутости меж костями. Мне стоит втянуть в себя живот, и выступят внутренности. Руки слабы, худы и неприятны взгляду.
Читать дальше
