Виктор Улин - Подружка

– Обязательно.

Вероятно, происходящее происходило не зря.

С фотографий, собственно говоря, все и началось.

Хотя все вообще началось еще раньше. Эта Лариса, двадцатидвухлетняя иногородняя студентка, дальняя родственница жены, стала приходить к Смирновым – прибраться, помочь по хозяйству, налепить пельменей. За работу ей платили.

Личико девушки красотой не отличалось, грудь практически отсутствовала, роскошными были только ноги.

Впрочем, Смирнова не волновали ни объем Ларисиной груди, ни длина ее длинных ног.

К ней он никогда не испытывал капли мужского интереса, равно как и девушка относилась к нему без капли женского.

Это казалось естественным и с точки зрения разницы возрастов и при существующем отношении к Ларисе в их семье, полностью самодостаточной.

Девушка приходила, Смирнов отстраненно любовался ее ногами, но забывал о них, едва за ней захлопывалась дверь.

Ничего большего он ждать не собирался.

Но наступило лето, и в ребро ударил бес.

Впрочем, изначально никто никуда не ударял.

Просто жена отбыла в командировку.

При работе представителя иностранной компании с головным офисом в Москве ее регулярно вызывали на совещание. Имея нестрогий график, она всегда продлевала отлучку, поскольку в столице обосновалась их дочь, весьма удачно вышедшая замуж.

В результате дважды в год Смирнов оказывался свободен как минимум на неделю.

Без супруги, без лишних дел и обязательств, он жил прекрасно – особенно по выходным.

Сначала высыпался до изнеможения.

Потом брился, принимал душ и, пренебрегая завтраком в пользу малой порции кофе, приступал к водке. Любимой, с его фамилией и номером эпохальной « Волги » на красно-белой этикетке.

Не опрокидывал пару рюмок, не оглушал себя стаканом, а медленно осваивал целую бутылку. Благо уже на обратном пути из аэропорта, еще ощущая вкус жениной помады, покупал пол-ящика – на все дни с запасом.

Как истинный ценитель алкоголя, Смирнов не нуждался в компании. Более того, категорически не выносил застолий, народного пения, глупых тостов, пустых разговоров и слежения за тем, чтобы никто не пил слишком много или – что бывало чаще! – слишком мало.

На воле он употреблял только в одиночку.

Начав с утра, мягко наслаждался до вечера.

Отключал мобильный, не подходил к домофону.

Закрыв окна, запустив кондиционеры, весь день лежал на диване, поставив бутылку под руку на пол, витал в эмпиреях с какой-нибудь старой книгой.

И даже не обедал всерьез, а только подкреплялся « Смирновым » да каким-нибудь готовыми морепродуктами, тоже купленными заранее на весь срок.

Распорядок счастливых « отпусков на месте » был давно отлажен до мелочей, жена все знала, но не бранилась – вероятно, понимала, что глубокие разрядки мужа в ее отсутствие лучше регулярного пьянства с друзьями при ней. Знала она и то, что уже многие годы водка является единственной сущностью женского рода, к которой Смирнова стоило ревновать. Поэтому никогда ни о чем не беспокоилась и не заставляла волноваться его.

Этим летом тоже ничего не вышло бы за рамки, не выпади июль слишком жарким и не поспей на даче сливы.

Несмотря на плебейскую фамилию, Смирнов уродился аристократом. Любой сельский труд был ему имманентно чужероден, варенья он не ел даже в детстве, удовлетворял потребность в сладком за счет шоколада.

Но жена была рачительной хозяйкой, потеря плодов резала ее ножом. Поэтому, оценив ситуацию, она велела позвать Ларису, чтобы та поехала с ним и набрала слив хотя бы себе.

Поездка была нужна Смирнову, как раввину святое причастие. Вся его натура, жаждавшая покоя и водочного одиночества, ей противилась.

Разумнее всего было бы сказать, что он звонил свойственнице, но по жаре той не оказалось в городе. Ложь прошла бы гладко, а дни при пятилетней внучке освободили бы жену от мыслей о сливах – которые, еще не доспев, насквозь червивели из-за старости деревьев.

Терять выходной ради пустого дела не хотелось.

Но суббот имелось две, при утрате одной все-таки оставалась вторая, а жена была одна. Он до сих пор любил ее, уважал с каждым годом все сильнее и не огорчал по пустякам.

Поэтому Смирнов послушно позвонил Ларисе.

Она никуда не уехала, сидела на съемной квартире, поскольку родную полудеревню посещала лишь при крайней необходимости, и уж точно не летом, когда там ждала пахота на домашнем огороде. В отношении неприятия крестьянства они были схожи.