Денис Рябцев - Любовь опера

– Звоню, приглашаю?

– Звони. Пусть немедленно увольняется со своего телевидения и мчит сюда с чемоданом. Комнату в общаге найдешь?

– Конечно! Там как раз бармен наш бывший съехал.

– Ну и добренько, – Панальдина потерла ладошки, – Глядишь, пронесет. Иди. Работай!

Он вернулся в свой кабинет и набрал Занозова.

– Привет, удобно? Поздравляю, Эдуард! Я только что лично встретился с нашим художественным руководителем театра. Да. С Варганом Моисеевичем Куцаплем. Ничего. Научишься выговаривать. У нас тут все не просто научились, а искренне верят, что благозвучнее имени на свете нет. Да, кстати, извини, что сразу не начал с главного. Сын-то твой как? Выздоравливает? Ну и прекрасненько, что поправляется. Тридцать семь пока? Это уже прогресс. Молодец, ты – хороший отец. Итак, по работе. Худрук изучил твое резюме тщательно, задавал много вопросов о нашей с тобой дружбе и юности. Я, естественно, подробно тебя расписал в самых мажорных тональностях. Потом он прочитал твои работы, и про врачей, и про солдат, и про бомжей. Слог у тебя хороший. Это он сказал. Мы решили, что берем тебя. Как скоро сможешь приехать? Ага, хорошо. Давай тогда завтра созвонимся, чтобы уже по датам определиться. Приедешь, будет еще небольшое собеседование с Панальдиной Сардаховной – это наша директриса. Мировая тетка. Тоже научишься выговаривать. Ну, знаешь, не все такие лаконичные имена носят, как мы с тобой. Но с ней беседа – формальность. Раз Куцапль одобрил, та – под козырек. Но побеседует для приличия. Так что ты смело забирай трудовую, и – лети к нам на всех парах. Завтра позвоню утром. Будь уже на чемодане и с билетом до Москвы. Добро? Все, до скорой встречи!

Вова испытал прилив сил, будто рухнули с его волосатых плеч все сглазы завистников и проклятья жертв.

Вова испытал прилив сил, будто рухнули с его волосатых плеч все сглазы завистников и проклятья жертв. А в это время Эдуард в тысяче километрах от столицы уже писал заявление об уходе по собственному желанию.

Ему было не особенно грустно это делать, потому что генеральный директор все равно через пару недель собирался продать свой бизнес и укатить с деньгами под теплое солнце Сарагосы. А коллектив, понимая, что телеканал отныне не останется прежним, нервничал и ожидал самого худшего.

Жаль было расставаться лишь с главным бухгалтером Тамарой Ивановной – чудесной женщиной, которая всегда давала взаймы до зарплаты. Она стала Эдику еще одной родной бабушкой, которую Занозов всегда старался подвезти до дома или чем-то порадовать.

Однажды, когда шеф задерживал зарплату, Эдуард приляпал к двери бухгалтерии табличку «Хижина тети Томы». Тамара Ивановна смеялась от души, но надпись Демидова все-таки переклеила на спину остряку.

С супругой и детьми Эдуард попрощался нежно. Это было расставание, имевшее начало, но не имевшее обозримого конца. «Буду писать, звонить, присылать денег. Пока так, а там – посмотрим». Он обнимал детей, словно в последний раз, жадно вдыхал запах их волос, пытался запомнить нежность маленьких щек. Попросил не провожать до вагона, чтобы не растягивать слез.

Занозов с дорожной сумкой и пакетом еды сел в рейсовый автобус до вокзала и поехал по родному городу, озирая знакомые пейзажи. Вот парк, где они играли в догонялки с его любимой Марусей, ставшей позже женой. Он тогда именно среди этих берез догнал ее, первый раз обнял. Она покраснела и молвила:

– Ты меня не поцелуешь?

И помнил Занозов с тех пор вкус ее губ, ощущал на своей груди биение ее сердца.

Справа проплывала редакция «Поколения», где когда-то работал журналист. Сюда его за руку привела бабушка, работавшая корректором в другой газете, чтобы Занозов, которому тогда исполнилось десять лет, попробовал работать внештатным художником в подростковой рубрике молодежки. Первое, что врезалось в память ребенка, когда открылись двери лифта седьмого этажа, длинноволосая особа, одетая в полосатую робу, которая пересекала в этот момент просторный холл, шлепая по желтому паркету босыми ногами и что-то громко говорившая очень низким голосом. Это была Ермолина Егоровна – замечательный друг и соратник, однако, смутивший Эдуарда, тогда еще школьника, по первому знакомству. Напротив лифта висел плакат с большим портретом Виктора Цоя, а под ним стоял журнальный столик и два больших уютных кресла.

Редактор «Поколения» Татьяна Денисовна, встретила мальчика с бабушкой в самом непринужденном ключе. Она была добродушна и много улыбалась, не обращая внимания на угловатую застенчивость пацана, повела в кабинет редактора подростковой рубрики Виктора Пикалова. Прямоугольная келия на самом деле была общей – в ней проживали одновременно, помимо тинейджеров, маститые журналисты. В тот достопамятный момент, однако, было пусто, но над желтой поверхностью составленных по центру столов у самого окна в глубине возвышалась чья-то попа.