Варвара Волавонок - Лярва

– Я давно слежу за Вашим творчеством, Лино.

Лино обернулся.

– Мне приятно слышать это. Чем оно вас цепляет?

– Разве я сказала, что она меня цепляет? – девушка рассмеялась. Её улыбка обнажила все тридцать два зуба. – Шучу, простите. Пожалуй, тем, что Вы играете такую простую и знаменитую музыку, которую я слышала тысячи раз в различных руках. Но только в ваших руках я почувствовала ту тонкую нить, ради которой музыка есть.

– Я бы так о себе не подумал. Хотя эти произведения я слышал тоже немало раз.

Они вместе тихо посмеялись.

– У Вас вокальный смех, – сказал он.

– Как Вы угадали. Я по образованию оперная певица.

– Даже так! А по делу?

– Актриса драматического театра.

– Как интересно. Вы прямо решили совместить в себе два таланта?

– Думаю, я бы с большим удовольствием продала душу за один талант, как у Вас, – сказала она, вновь уколов собеседника улыбкой.

– Не льстите мне, сарказм Вам к лицу куда больше. Как вас зовут?

– Стелла Маккензи.

– Дождитесь меня после выступления.

Когда публика разошлась, в зале погасили почти весь свет. Теперь его никак не отличить от любого другого зала. Взглядом Лино поискал девушку за столами, но та словно забыла о договорённости. Только ему стоило это подумать, дверь в зал тихо заскрипела. Вошла она и совсем неторопливо шла к сцене. Теперь он наконец мог разглядеть её издалека: светлые кудрявые короткие волосы открывали шею. Эта стройная шея зацепилась за глаз мужчины.

– Стелла, – сказал он с улыбкой, – я уж не надеялся Вас дождаться.

– Главное, что не надеялись не дождаться.

Не отвечая спутнице, он как бы шутя, занимая руки и вспоминая ноты, наиграл вступление к серенаде Франца Шуберта. Девушка подхватила и, не зная слов, вокализом спела партию. Её низкий голос устремился куда-то дальше пределов зала, ресторана и этого неприятного города. Стелла внимательно смотрела в глаза Лино и в них читала музыку. Когда рояль замолчал, она едва слышно перевела дух.

– Я восхищён.

В ответ Стелла протянула ему свою визитку.

– С радостью встречу Вас здесь вновь, Лино. Доброго Вам вечера.

– И Вам хорошего вечера, прекрасная!

Вернувшись домой, Лино сорвал с себя пиджак, кинул ботинки в сторону. Из кармана выпала визитка Стеллы, но он не обратил на неё внимания и перешагнул её. Взяв из холодильника бутылку виски, он сел за письменный стол, достал ручку и бумагу. Вместе с листом бумаги он случайно вытащил из ящика полароидную фотографию Алисы. Невзрачная девушка с острым лицом и тёмными глазами. Простой серый растянутый свитер на женском теле, делающий её фигуру бесформенной и безобразной. Подпись ниже фото – "Любимый Алисик, 29.11". Взгляд замер на ней. Мужчина ласково погладил фотографию кончиком пальца, отложил в сторону и принялся писать.

"Алиса, господи, я так скучаю. Я так люблю тебя. Пожалуйста, отсеки мне голову и забери себе. Я схожу с ума. Я люблю тебя. Мы не виделись уже два года и клянусь, эти два года – самые мерзкие два года в моей жизни. Я всё ещё люблю тебя. И моё больное сердце всегда будет любить тебя. Вставь в него нож и преврати мои внутренности в фарш – и я всё ещё буду любить тебя. И жизнь без тебя не жизнь, и синий недостаточно синий".

Он отложил письмо в коробку на столе. Закрыл глаза, допил бутылку и отключился.

***

На этот день в программе вечера был Эрик Сати. Посреди первой Гноссьены в зал с опозданием ступила Стелла, по-кошачьи вальяжно прошла по залу и села за столик поближе к сцене. Лино почувствовал её присутствие по запоминающемуся запаху духов – аромат пихтового петрикора – свежий, травянистый, слегка сладковатый. Он почему-то казался Лино грустным; ощутив его, он подумал о белой бабочке, чьи полупрозрачные крылья промокли от росы.

Концерт кончился быстрее, чем задумывался. В зале остались только двое.

– Исполните что-то для меня, – попросила Стелла, закинув ногу на ногу и разгладив бордовое платье.

– Смотря что Вы возжелаете слышать.

– Возжелаю слышать то, что Вам больше всего нравится, – по лице поползла улыбка.

Зазвучал Вальс си минор Фредерика Шопена. На интонациях светлой тоски ладони скользили по клавишам и стремились защемить сердце. На секунду его брови нахмурились, губы напряглись – в голове случайно кто-то сказал «Алиса», и по всему телу прошёлся спазм. Интонации стали рваными, болезненными, едва связывались во фразы, но стоило открыть глаза, как светлая фигура в красном утешила взгляд. Боль остановилась, и музыка вновь стала музыкой.