Антон Рай - М.Ю.Л.

– Усталое, разочарованное. Посмотри на эти загнутые книзу уголки губ, на эти глаза измученные.

Так мы тогда и не сошлись – кого же мы видим на портрете? Но слова матери внесли некоторое смятение в мою душу, и с того времени я действительно видел то мудро-одухотворенное, то измученно-разочарованное лицо. Много-много раз я всматривался в Леонардо, пытаясь угадать – каков же он на самом деле, но разгадка всё время ускользала от меня.

А пока что я шел по жизни своим отстраненно-возвышенным путем. Смотря на небо, не замечая окружающих. Впрочем, один раз, еще в школе, я попытался вмешаться в окружающие меня дела, – сыграть в благородство, так сказать, хотя слово «сыграть» и не совсем корректно, ведь я был вполне искренен. Я вполне искренне поддался влиянию мамы, а если главной отцовской заповедью было: «Создай что-нибудь», то главная заповедь мамы звучала по-другому: «Помоги кому-нибудь». Я и решил помочь.

Учился у нас в классе мой тезка – некто Миша по прозвищу «Мешок». Прозвище говорило само за себя, – парень был безразмерно толст и, как большинство толстяков, страдал от недоброжелательного внимания более худощавых сверстников. Я, в целом, тоже не слишком одобрительно отношусь к толстякам – уж элементарную форму в абсолютном большинстве случаев поддерживать можно. Кто не может – просто ленится. Ну, ленится – получает по заслугам, значит. Но – «по заслугам», в том смысле, что толстяк сам показывает миру свою неряшливость (и подготавливает себе проблемы со здоровьем), а не в том, что надо толстяка задирать. Вообще, задирает всегда стая, а я на стороне одиночек; к тому же стая не любит не только физически увечных (нестандартных), но и интеллектуально хоть сколько-нибудь серьезно продвинутых. Интеллект для стаи – такое же уродство. Жир ума, так сказать.

Так вот, Миша-Мешок. Он всегда ходил с книжкой в руке (с книжками, и менялись они довольно часто, видать, лихо он их проглатывал); один раз я глянул, что за книга: какой-то глупый современный детективчик. Я было совсем махнул на Мишу рукой, но, глянув в другой раз, увидел, что он поглощен чтением Сэлинджера, а потом я поймал его и за «Героем нашего времени», причем по программе «Герой» уже давно был пройденным материалом, а для большинства нормальных (как физически, так и интеллектуально) школьников это означает только одно: о «Герое» можно забыть (жаль, не так это просто, больно основательно всяких Печориных в голову вбивают) и не вспоминать (это намного проще). И все-то время он читал – и чушь всякую, и хорошие книги. Читал он, читал, никого не трогал, а вот его трогали. И один раз что-то уж больно на него насела парочка записных задир, а я взял, да и вступился за тезку. Поддался импульсу. Заступничество оказалось эффективным: задиры отстали, а Миша-Мешок проникся ко мне щенячьей благодарностью. Вроде как друзьями мы стали. Во всяком случае, Миша называл меня не иначе как другом, я же скорее воспринимал его как благодатный материал для совершенствования имеющихся, но совершенно неразвитых способностей. Мише всё хотелось со мной, как он говорил, «просто пообщаться», я же настаивал на рабочей основе наших взаимоотношений. Хочешь со мной поговорить? Прекрасно. «Героя нашего времени» прочитал? – напиши на него рецензию, вот и будет о чем поговорить. Я вообще всерьез занялся кругом чтения Мешка, борясь с его привычкой к бессистемному чтению и настаивая, чтобы всё прочитанное было еще и тщательно им осмыслено. Хотел я его и к философии приобщить, но, добросовестно попотев над Кантом дня три, Мешок со смущенной улыбкой сказал: «Нет, лучше я все же художественную литературу читать буду» 29 29 «Впрочем нельзя сказать, чтобы не было к нему никакого внимания. Один директор, будучи добрый человек и желая вознаградить его за долгую службу, приказал дать ему что-нибудь поважнее, чем обыкновенное переписыванье; именно из готового уже дела велено было ему сделать какое-то отношение в другое присутственное место; дело состояло только в том, чтобы переменить заглавный титул, да переменить кое-где глаголы из первого лица в третье. Это задало ему такую работу, что он вспотел совершенно, тер лоб и наконец сказал: „нет, лучше дайте я перепишу что-нибудь.“ С тех пор оставили его навсегда переписывать». (Н. В. Гоголь. «Шинель») . Лучше так лучше – то есть не лучше, конечно, но что поделаешь…

Странная вещь дружба – то, что называют дружбой. По моим наблюдениям, дружба и любовь – самые эффективные способы слить время в унитаз 30 30 Здесь профессор Толль, автор книги «Вопиющие ошибки и неточности, найденные мною в «М.Ю.Л.», иронизирует: «У автора явное пристрастие к использованию этого фантастически «содержательного» речевого оборота – «спустить (или – слить) в унитаз» – раньше, если вы не забыли (надеюсь – забыли), его использовал Томский. Невольно напрашивается вопрос: а не стоит ли слить в унитаз саму эту книгу? И конечно, стоит. По-хорошему, это стоило сделать автору – теперь же это приходится делать читателям». . Дружба – эффективнейший способ для сливания времени однополыми партнерами, любовь – разнополыми (там, где однополая любовь общественно не цензурируется, приведенное различие можно не учитывать, но Россия в этом смысле остается достаточно консервативной страной). И всё ради Общения; всё ради того, чтобы «просто пообщаться», – что в случае дружбы чаще всего подразумевает совместное распитие спиртных напитков, а в случае любви – взаимное смотрение друг на друга умиленно-затуманенными глазами. Бессмыслица. Миша тоже хотел втянуть меня в эту бессмыслицу – без распития спиртных напитков, но зато с умиленно-затуманенным взором.