Антон Рай - М.Ю.Л.

Семейный диалог: «Кем станет наш сын, когда вырастет»

– Мне всё равно, кем ты станешь, лишь бы ты стал хорошим человеком… и не стал философом, – заявила как-то мама.

– Ба, – вмешался в разговор отец. – Чем плохи философы?

– При слове «философ» я сразу представляю себе кого-нибудь вроде Канта или Ницше. Бррр.

– Но Кант совершенно непохож на Ницше.

– В чем-то до странности похож. Все философы слишком не от мира сего, да и с головой у них очевидно не всё в порядке. Канта, сколько я его ни читала – всё время у меня только голова начинала раскалываться. Его чистый разум – это какое-то чистое безумие. А Ницше так прямо клинически сумасшедший.

– Попробуй-ка поищи Истину – у кого хочешь ум зайдет за разум или, выражаясь по-другому: спятишь, когда вокруг тебя сплошное безумие, а ты при этом ищешь Истину. Но кем ты все-таки хотела, чтобы стал наш сын?

– Ну, не знаю, может быть, поэтом…

– Поэтом? Да все поэты алкоголики и женолюбы, а если взять сегодняшний аналог поэтов – рок-звезд, так они еще и наркоманы поголовно.

– Твоя правда. В общем, кем бы ты ни захотел стать, сынок, помни, что мы тебя поддержим.

– Да, сынок, помни – каким бы наркоманом ты ни захотел стать, мы всегда найдем тебе лучшие наркотики.

– Не слушай отца, сын. Он, как обычно, завирается, потому что плохо видит границу, отделяющую то, что можно говорить, от того, что нельзя.

– И кто же проводит эту границу?

– Совесть, бессовестный ты мой.

– Ах, совесть, то есть наш внутренний Кант. А ты еще говоришь, что плохо его поняла.

– Не надо быть Кантом, чтобы правильно отделять должное от недолжного.

– Кант прямо так и говорит. Могу даже точно сказать – где 27 27 «Таким образом, я не нуждаюсь в какой-нибудь глубокой проницательности, чтобы знать, как мне поступать, дабы мое воление было нравственно добрым. Не сведущий в обычном ходе вещей, не приспособленный ко всем происходящим в мире событиям, я лишь спрашиваю себя: можешь ли ты желать, чтобы твоя максима была всеобщим законом?» Или еще: «…для того, чтобы знать, как поступать, чтобы быть честными и добрыми и даже мудрыми и добродетельными, мы не нуждаемся ни в какой науке и философии. Уже заранее можно было предположить, что знание того, что каждому человеку надлежит делать и, сало быть, уметь, – это дело также каждого, даже самого простого, человека». (Иммануил Кант. «Основы метафизики нравственности») .

– Только не сейчас, пожалуйста… У меня и от тебя уже голова разболелась, не хватало еще и Канта.

– Ну ничего, вот станет наш сын философом и примирит тебя с философией.

– Лишь бы стал хорошим человеком.

– Хороший философ – лучше, чем хороший человек.

– Нет никого лучше хорошего человека.

Был ли я хорошим человеком в период своего взросления? Не уверен. Нет, несмотря на некоторое высокомерие, я не слишком задавался (мать бы этого не потерпела), хотя, может, со стороны казалось, что и слишком. Но я никогда никого не задирал, никогда ни над кем не издевался. С другой стороны, я никому особо и не помогал. Я был очень от всех отстранен, что и неудивительно, настолько условия моей жизни отличались от условий жизни всех моих знакомых сверстников. Да, «отстраненный» – вот самое точное слово. Отстраненный до жестокости. Нагляднее всего жестокость моей отстраненности проявилась в 90-е годы, когда почва реальности поплыла под ногами у абсолютного большинства. А вот под моими ногами – нет. В моей жизни ничего не изменилось – тот волшебный замок, в котором я жил, остался всё тем же волшебным замком. Да, «Волшебный замок» – так папа в шутку называл нашу просторную семикомнатную квартиру, в которой помимо необходимых гостиной, детской и спальни, были еще и излишние с точки зрения необходимости столовая, «спортивная», библиотека и рабочий кабинет отца. Сегодня, конечно, роскошными апартаментами уже никого не удивишь, но раньше-то они были привилегией партийной и, в меньшей степени, артистической элиты. Впрочем, «роскошные» – неточное слово. Папа всегда настаивал на том, что ничего не только роскошного, но и мало-мальски лишнего у нас нет, а есть только именно что самое необходимое, и вообще, семи комнат нам еще и мало, и хорошо было бы иметь восьмую 28 28 «– По какому делу вы пришли ко мне? Говорите как можно скорее, я сейчас иду обедать. – Мы, управление дома, – с ненавистью заговорил Швондер, – пришли к вам после общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос об уплотнении квартир дома… – Кто на ком стоял? – крикнул Филипп Филиппович, – потрудитесь излагать ваши мысли яснее. – Вопрос стоял об уплотнении. – Довольно! Я понял! Вам известно, что постановлением 12 сего августа моя квартира освобождена от каких бы то ни было уплотнений и переселений? – Известно, – ответил Швондер, – но общее собрание, рассмотрев ваш вопрос, пришло к заключению, что в общем и целом вы занимаете чрезмерную площадь. Совершенно чрезмерную. Вы один живёте в семи комнатах. – Я один живу и работаю в семи комнатах, – ответил Филипп Филиппович, – и желал бы иметь восьмую. Она мне необходима под библиотеку. Четверо онемели. – Восьмую! Э-хе-хе, – проговорил блондин, лишённый головного убора, – однако, это здорово». (М. А. Булгаков. «Собачье сердце») – комнату-обсерваторию, откуда мы могли бы созерцать в телескоп звездное небо. Разве это не самая настоятельная из необходимостей – ежедневно созерцать Вселенную?