Евгений Зернов - Край света

Неуютно.

«Пора уходить, – рассеянно думал он. – Невозможно больше оставаться. Всё испоганили. Как так можно?! Долго трудились и создали город, непригодный для жизни».

Вокруг пучилась людская масса. Заглатывающие, клацающие пасти дверей.

В голове, в теле по сосудам пульсировал страх. Угроза достоинству. Сохранить достоинство всегда оставалось его главным аргументом во взаимоотношениях с жизнью.

«Мне нет дела до всего мира. Продолжайте перемалываться в мясорубке. Ощущаете себя удовлетворительно? Простите великодушно, что потерял ориентиры. Я сумасшедший. Я представляю себя нечаянно попавшим в огромную вонючую кучу навоза. Моя ответственность – мечта и ребёнок. Всё. До остальных нет никакого дела. Сбежать? Слабак? Пожалуйста, обзывайте как хотите. Вырваться из капкана, глотнуть свободы. Спастись».

Желание Дитриха сбежать из Сущего мира нарастало, как уровень воды во время наводнения. Ему казалось, что он дошёл до предела. Дальше некуда. Причём желание это было необъяснимо и опасно с точки зрения здравомыслящего человека. «Душу тянет. А куда – непонятно».

Он задержался у стеклянной витрины и скосил глаза. Подозрительный тип в тёмном плаще смешался с толпой. Неужели следят?

– Ухожу, – твёрдо решил он.

«Так здесь всё устроено. Охламоны цепляются за жалкие объедки благ, ишачат, как рабы, барахтаются без результата. Отдают бесценные здоровье и время за никчёмные безделушки и пропитание. Не имеют возможности остановиться, оглядеться, осмыслить свои действия. Понять, для чего они пришли в этот мир».

Вернувшись домой, Дитрих включил телевизор. Дочь сидела в углу дивана, читала книжку.

– Сейчас что-нибудь приготовлю. Голодная?

– Угу, – буркнула Лиза.

Пока он чистил картошку, импозантный ведущий новостей монотонно повествовал о том, как на одной из ферм пригорода взбунтовались проззябы. Доблестные безголовые стражники применили усыпляющий газ. Вообще-то, Дитрих не любил смотреть телевизор. Видео огнемётом выжигало все его собственные ценные мысли. Но иногда, в основном во время приёма пищи, он позволял себе поддаться слабости.

– Что происходит?! – неожиданно воскликнул диктор, обернувшись. – Простите, – сказал он уже в камеру.

Дитрих удивлённо поднял брови: проверка на внимательность? Осознают ли зрители смысл передачи или потребляют телекорм подряд без фильтрации?

Но нет, похоже, в телевизионной студии действительно происходило нечто из ряда вон выходящее. Картинка переключилась на вторую камеру, и все увидели, как в студию вбежали несколько девушек топлесс и с задором в глазах стали производить хаос. Одна девица залепила в лицо оператору первой камеры большим кремовым тортом. Другая дебоширка попыталась сокрушить креслом световую декорацию, тяжёлое кресло прокатилось по полу, не нанеся конструкции видимых повреждений. Тогда девушка принялась аэрографом с красной краской писать лозунг на освещённом студийном стенде: «Откажи карлику!». Фраза вышла вкривь-вкось, смешными корявыми буквами, что закрепило хулиганку в роли неудачницы. Третья амазонка тем временем взялась публично соблазнять диктора. Сорвала с него толстые тёмные очки в роговой оправе, пыталась то стянуть с его плеч пиджак, то развязать галстук, то расстегнуть пуговицы на сорочке. Известный телеведущий неуклюже отстранялся от эксгибиционистки, не смея ненароком её оттолкнуть или ударить. Мало ли, что могут потом заявить юристы. Ходить по судам до конца жизни.

Чем закончилось забавное происшествие в прямом эфире, никто не увидел, потому что снимающая камера в ответственный момент стала крениться и грохнулась на пол. Изображение вспыхнуло и пропало. Почти сразу пустили рекламу.

Дитрих сидел на скамейке возле уличного кафе. Там, за плетёными столиками под широкими цветными зонтами со встроенными обогревателями, сидели красивые планетяне. Высокомерно молчали или трепались о ерунде. Из динамика звучал рваный отрывистый джаз.

Дитрих не считал себя красивым. Потому что никогда не замечал, что бы другие находили его привлекательным. Рост ниже среднего, нелепое лицо, очки, худощавый. Любое сравнение относительно. В главном соревновании всегда есть первые и последние. Первым достаются любовь, лёгкая дорога, многочисленное потомство и будущее. Последние чахнут в болезнях, одиночестве и исчезают в небытие. В каком-нибудь из поколений. Независимо от жалости и справедливости.