Алгебра Слова: Беглец

Но, когда он приблизился к мордочке, чтобы убедиться в том, что ему показалось это неявное выражение, то насупившаяся было Катенок улыбнулась ему. Нет, она не хмурилась и не улыбалась на самом деле – но так чувствовал Катенка Семеныч и чувствовал достаточно хорошо.

– На полет, говоришь, похоже? – Семеныч одной рукой подхватил пушистый комок с дивана. Катенок затаилась, но в глубине ее глаз заискрились веселые огоньки, предвкушающие что-то необычное.

Семеныч взглянул в сторону открытой двери в спальню. До широкой двуспальной кровати было несколько метров по прямой.

– Ну, держись! – Семеныч мягко бросил Катенка вперед.

Катенок, очутившись на постели, мгновенно слезла вниз по пледу, выставляя задние лапы. И с восторгом помчалась к Семенычу обратно на всех парах, нечаянно перекувыркнувшись через голову в быстром беге.

«Еще!»

– Вот тебе и полет, – засмеялся Семеныч. – А музыкальные предпочтения у нас не совпали, однако… Просто ты не любишь рок.

Прежде чем оценить свое настроение, проснувшись утром, Катенок смотрела на Семеныча. Если тот замечал ее – мир был в порядке.

Скользящий невидящий взгляд – тревожный мир, исчезающий в бездне. Катенок затаивалась поблизости, с волнением то и дело заглядывала в глаза Семеныча, но мир так не появлялся в его светлых глазах, которые смотрели мимо.

«Где он находится в такие минуты, а чаще часы? О чем он думает? – размышляла Катенок. Был-то Семеныч, конечно, на месте. Что-то делал, говорил, мог даже улыбаться. Но в этом отсутствующем Семеныче не хватало самого Семеныча. Он брился в ванной, пил кофе на кухне, читал новости на айпаде, словно бездушное тело, как заведенный безэмоциональный автомат. А потом молча уходил в коридор переобуваться. Семеныч убирал в сумку айпад, брал ключи с тумбочки и открывал дверь, совершенно не замечая, что Катенок протискивалась за ним в подъезд.

По утрам Катенок всегда провожала его на работу, точнее, до угла дома, за которым через дорогу находилась стоянка машин. Там Семеныч оставлял на ночь свой автомобиль.

Катенок беспокойно плелась рядом, но в такие дни Семеныч не оборачивался на углу серого кирпичного здания, словно Катенка не существовало. Он просто исчезал за поворотом.

До самого вечера Катенок бесцельно слонялась по знакомым окрестным дворам, не замечая ни цвета, ни запаха, ни людей, ни машин. Бывало, заходила так далеко, что очнувшись от мыслей, обнаруживала себя неизвестно где. Приходилось немало постараться, чтобы отыскать дорогу обратно. Вернувшись на знакомую улицу, Катенок устраивалась на нагретой солнцем крыше трансформаторной будки или забиралась на дерево. Напряженно всматривалась в тот поворот, за которым по утрам пропадал Семеныч, и ждала.

Чаще он приходил в одно и то же время, иногда сильно задерживался, а изредка не приходил совсем. Но за несколько минут до его появления у Катенка всегда начинало отчаянно колотиться сердечко.

Когда Семеныч пересекал двор, Катенок замирала, успевая за миг почувствовать на расстоянии его взгляд и увидеть его глаза. Если они окидывали двор, Катенок радостно неслась навстречу. Семеныч улыбался пушистому комку. Катенок бежала впереди Семеныча к подъезду. Она оборачивалась или, отставая, мчалась сбоку, пытаясь догнать большие шаги Семеныча и сбиваясь всеми четырьмя лапами. Иногда он брал ее на руки, как в самый первый день, и нес домой – это бывало, когда тонкий аромат мужского одеколона разбавлялся еще одним, не совсем приятным запахом.

Если Семеныч просто смотрел вперед, в ту сторону, куда идут его ноги, а так происходило нередко, Катенок не двигалась. Она видела, как за Семенычем захлопывается дверь в подъезде, и не шевелилась. Посидев немного, Катенок спрыгивала с дерева на землю, поднимала грустный взгляд на окна Семеныча и отправлялась прочь. Распугивала сонных воробьев, дремавших на колючем кусте. Обнюхивала увядшие цветы на затоптанном газоне. Пробовала лапой свежеокрашенную трубу. Дразнила размеренной походкой визгливую белую болонку, которая все лето не покидала балкон второго этажа и без устали лаяла, захлебываясь от зависти к Катенку, свободно гуляющей во дворе.

Люди торопились по своим домам, и постепенно все движение сходило на нет. Темнея, опускалась ночь. Во дворе становилось тише и чернее. А за домом, на широкой дороге загорались яркие краски: рекламные плакаты, мигающие бегущие строчки вывесок, разноцветные витрины магазинов, фары машин, которые сливались с нисходящим светом уличных фонарей…