Наташа Куваева - И все началось с мечты

– Андрюха, ну сколько можно заниматься ерундой? Я думал, ты мне будешь помогать с машиной возиться, изучать строение ее. Научишься соединять синий и красный провода в электрике, а ты? А ты опять как кисейная барышня, – взмолился отец.

Я стоял потупив глаза, горло сперло от нехватки воздуха, и еле хрипел:

– Ну па-ппп-ппа, это моя м-мее-чта. Я хххоч-у пп-ис-ссать, – тянул я слова из последних сил.

Этому не бывать, заорал отец. Позвал свидетеля на растерзание моего сердца.

– Мать, иди-ка сюда. Ты посмотри, что этот щенок удумал. Писатель великий. Все твое воспитание, навоспитывала черт-те что. Сама глупая, так еще и ребенка за собой тянешь.

Все! Решено, после окончания школы ко мне пойдешь. А сейчас, будь добр, закрой и выбрось свою тетрадь или давай-ка мне, я сожгу, а ты иди полюбуйся, как она будет ярко гореть.

Я остался в своей каморке, такой же одинокий. Слезы бежали по щекам, и я дал себе обещание:

– Я все равно стану писателем! Ты мне не указ. Никто не имеет право отбирать мечту. Я не твоя собственность, я принадлежу только себе и распоряжаться буду сам своей судьбой.

Я сжал кулак для поднятия боевого духа.

Время судного дня пришло. Как я только ни оттягивал этот момент, он наступил быстро, как скоростной поезд, без остановок и выбора станции, на которой ты бы захотел сбежать. Я окончил школу, мне вручили аттестат зрелости, пожелали всего самого чудесного в моей взрослой жизни. А по сути отправили меня на все четыре стороны с хладнокровием и без жалости указали на дверь в новый для меня мир.

Это означало только одно: я попаду в цепкие лапы своего отца, и уж выбраться из них та еще работенка. Мне нужен план действий. Я опять сжал кулак, это стало неким талисманом верности боевого духа.

Я пришел домой, мама накрыла праздничный обед.

Ого, удивился я про себя. У нас отродясь не было в доме праздников, подарки мы не дарили друг другу, а уж тут просто пир.

Стол ломился от угощений, по такому случаю мама запекла целого поросенка. Видимо, намечалось что-то серьезное. Мама и отец сказали праздничную речь: я уже взрослый и теперь смогу самостоятельно себя кормить. Мама даже заплакала, она всегда не могла сдерживать слезы. Вот такая жизнь, сырая – я бы ее назвал.

– Мы положили все силы на твое воспитание, сын, – продолжил тираду отец. – Теперь и твоя очередь отплатить нам тем же. Завтра выходишь на свою первую работу, помощником шофера. А там дальше разберемся, – подытожил отец, выпрямил спину, поднял голову и гордо расправил грудь.

Я смотрел на все это действие с затуманенным и совсем безразличным взглядом, в точности как у поросенка на столе. С ужасом представил, что меня ждет впереди. Работа шофера – от страха и отвращения меня затрясло, лоб покрылся испариной, и я заплакал прям за столом.

Отец выпучил глаза от злости, мать побледнела. А я рыдал, что есть мочи.

– Все, закончился праздничный обед. Иди в комнату и приведи себя в порядок, противно на тебя смотреть, ничтожество сопливое.

Я поплелся в каморку, еле волоча ноги. За спиной вырос горб, шея опустилась, голова повисла и болталась, как у неваляшки, от собственной никчемности. Я уселся на кровать и еще сильнее разрыдался.

Я проснулся от лучей солнца, которые заполнили мою каморку, как будто мягко намекая, что пора тебе, дружок. Я закатил глаза от испуга, что сейчас войдет ко мне отец, водрузит кепку шофера, некий такой символ престижа.

Не успел я об этом подумать, как вошел отец. Он никогда не стучался, так как считал, что он единственный хозяин в доме и ему все позволено.

– Андрюха, пора вставать, опоздаем ведь. Тебе нужно зарекомендовать себя как ответственного человека, а ответственный человек никогда не должен опаздывать. Ты понимаешь, о чем я? У тебя пять минут на сборы.

Сегодня, в первый рабочий день, отец решил сделать послабление и отстранить меня на время от расписания. Позволил подольше поспать, все-таки бывали и у него проблески хорошего отношения.

Я кивнул своей рыжей гривой, в точности как конь в цирке, которого просят сделать поклон.

– Ах да, чуть не забыл, – развернулся отец.

Наглым образом прервал мои размышления – внутри меня поднималась волна гнева и злости, я опять сжал свой кулак. От ногтей мне становилось невыносимо больно, но я продолжал сдавливать тиски своего гнева. Отец молча протянул мне кепку. Да еще какую, свою старую, которая напрочь пропахла машинным маслом и потом. Меня чуть не стошнило прям на его руку, которая принесла мне этот атрибут серьезного человека.