Татьяна Петухова - Калейдоскоп детства. Премия им. Ф. М. Достоевского

«А может, они такие храбрые?» – думаю я, когда над нашей головой прочеркивает серое небо черная мгновенная тень.

– И-и-и-и! – взвизгивают, приседая, девчонки. – Опять кровь у коров пила!

– Кто? – замирая от страха, спрашиваю я.

– Мышь летучая! Ты че, никогда их не видела, че ли? – всплескивает руками соседская Лизка.

– Ну и не видела, – заступается большой Виталька, – где там в городе мыши-то водятся, там и коров-то нет.

Я виновато опускаю голову и бреду вслед за провожатыми.

Мы почти подходим к дому и тут слышим колотушку сторожа.

– Охра-а-а-ня-я-яй! – дежурно кричит дед и показывается из-за пригорка.

Вдруг меня охватывает такая радость, такое чувство защищенности, что я бегу ему навстречу, утыкаюсь носом в жесткую ткань гимнастерки и начинаю всхлипывать.

– Ну, че ты, че ты, Танюха? Нагулялась? Давай к бабке, спать, – говорит дед, похлопывая меня по спине, доводит до крыльца, и я, махнув на прощанье ребятам, захожу в прохладные сени.

Успеваю подумать, что Виталька, Лизка, Сашка будут еще носиться и наверняка будет много интересного, но эта мысль не вызывает сожаления. На сегодня впечатлений достаточно. Спать. Спать. Спать.

О бабушкином доме стоит рассказать отдельно, потому что он являлся особенной частью моего деревенского бытия. Он как будто всегда жил своей собственной жизнью: вздыхал во время сильного ветра, потрескивал под палящими солнечными лучами нечастых жарких северных дней.

Это не значит, что он был стар. Хотя возраст дома исчислялся не одним десятилетием, нет, он был загадочен и мудр, этот дом. Каменный, сложенный из красного кирпича пятистенок был так крепок, что, когда дед с бабкой умерли, а далеко живущие дети решили его продать, покупателя в деревне, пришедшей к тому времени в упадок, не нашлось, и какой-то смельчак из соседнего села решил купить его на разбор. Дом устоял! Ломались кирпичи, которые были и нужны покупателю, а вот скрепляющий их раствор не поддавался. Мужик затребовал назад деньги. Тетки, вздохнув, согласились. Моего отца тогда уже не было в живых, история с продажей дома обошла мать и меня стороной, но я помню, как тетки, останавливавшиеся у нас во время приезда для совершения сделки по продаже, говорили то ли с огорчением, то ли с гордостью:

– А мы-то думали, болтали люди, что яичные желтки в раствор мешали, чтоб сто лет стоял!

Никогда – ни до, ни после – не попадала я в дома с такой удивительной архитектурой, может быть, просто не очень хорошо знакома с образцами деревенских изб, но бывала и в Рязанской, и Тверской, и в Ярославской губерниях, и в Татарии, и в Марий Эл. Куда только меня ни заносила судьба, все время приходилось убеждаться: нет похожего на дедов дом. Наверное, поэтому все чаще всплывает он в воспоминаниях, большой, всегда, даже в самую изнурительную жару, дышащий прохладой и запахом трав.

С крыльца под резным козырьком, со старого, протоптанного до вмятин мельничного жернова вступаешь в прохладные сени и сразу попадаешь на узкую высокую лесенку с резными перильцами и балясинками. Она ведет в основную часть дома, самую большую и самую притягательную для меня. Это – второй этаж. Наверное, под лесенкой, а может, где-то еще находится вход в людскую, комнату, в которой раньше жили дедовы работники, к сожалению, я там ни разу не была. Будь мальчишкой, наверное, излазила бы каждый уголок, но впечатлительной девочке хватало рассказанных Сашкой страшных историй, чтобы не пытаться даже отыскать заветную дверь в таинственное помещение.

На втором этаже можно пойти по широкой крытой галерее вдоль окон кухни на балкон, а можно, перешагнув порог, вступить в прохладные сени, где в углу у бабушки всегда стоит бак с холодным квасом.

Квас сладковатый на вкус, пахнет травами и ржаным хлебом. Мы с Сашкой, после беготни и купания в речке, часто забегаем в сени и, не заходя в комнаты, выхватывая друг у друга кружку, пьем, пьем, пьем душистый напиток, в котором смешаны запахи луга, огорода, лета.

Налево – дверь в кухню. Это не та кухня, которую встретишь в каждой деревенской избе. Это большое помещение, в котором обязательная печь занимает всего лишь небольшой угол. Вдоль стен, под окнами, что выходят в галерею, стоят не привычные лавки, а диванчики на изогнутых ножках. Сиденья плотно обтянуты черным дерматином, так часто прибитым маленькими гвоздиками с круглыми шляпками, что получается блестящая металлическая окантовка. Помню, сидишь на таком диванчике и пробуешь отковырять ногтем гвоздик – не поддается! Сделано на совесть!