Борис Алексеев - Иконописец. Премия им. Ф. М. Достоевского

В капле воды отражается сущность океана. В причудливых рельефах глубинного фарватера слышится «эхо» человеческих потрясений. Отменным литературным эхолотом был Антон Чехов. Старик Хэм обожал выстукивать на своей любимой печатной машинке «Corona 3» скупые пиктограммы человеческих поступков, напрягая внимание читателя намеренной недосказанностью, за которую он (то-то мудрец!) прятал главные причинно-следственные связи.

Поэтому приступая к пересказу очередной (нет-нет, вовсе не очередной – особенной!) человеческой жизни, автор очень надеется, что намеченное житейское путешествие доставит не только интеллектуальное удовольствие читателю как его литературному собеседнику, но незримым образом преподаст миру плод их совместных раздумий о главном назначении человеческой жизни – воспитании божественной любви друг к другу.

Он умирал медленно и спокойно. Онемение, прорастающее в распадок огромного страдающего тела, не пугало, но было по-своему приятно. Оно зазывало органы жизнедеятельности окунуться в нежную прохладу первых касаний смерти и насладиться ими. Умирание собственного тела человек наблюдал как бы со стороны. Нарастающее кислородное голодание, ещё не пошатнуло его здравствующего сознания и мозг не принял последнего в своей жизни решения – провалиться в безликую яму небытия.

Человек лежал на спине, чуть искривив в улыбке рот. Он припоминал долгую прожитую жизнь.

Подобно большим неторопливым птицам, воспоминания поднимались над умирающим телом и разлетались во все стороны сквозь облупившуюся дранку потолка. Где-то там наверху они ластились к голубым склонам огромной светящейся полусферы, окружавшей комнату.

Говорят, привычка – вторая натура, милостью неба данная нам взамен ожидаемого счастья. Привычка мыслить, постоянно тревожить рассудок той или иной идеей – великое благо. Увлечённые потоком мыслей, мы не замечаем, как день ото дня всё более немеет и портится наше тело.

Так и теперь, вместо того, чтобы оплакивать приближение смерти, думы человека орлили в стратосферах, осматривая вершины, достигнутые и не достигнутые в этой жизни.

«Поорлив», они теряли высоту и над самой землёй разлетались по прожитым десятилетиям, о которых почти никто из ныне живущих людей ничего не знает или уже не помнит.

Но помнит он. В прожитых десятилетиях остались следочки, его следочки. Они реально существуют, пока он жив. Неужели смерть вычеркнет и их? Разве можно прошлое изменить? Выходит, можно…

Минуло полчаса. Смерть одолела пограничный рубеж и теперь с благородством римского колониста устанавливала повсюду свои холодные порядки. Да, дружище, твоя славная Троя пала – это факт. Вот сейчас остановится сердце, и под искрящимися биографическими обломками исчезнет последняя ниточка, за которую ещё можно потянуть и, обманув смерть на некоторое время, передать потомкам драгоценный трепет твоей уходящей жизни.

Но главное – передать память о Трое, которая могла бы уберечь новое человеческое племя от ошибок юности. Ведь оно наверняка совершит их, рассчитывая жить вечно и оттого пренебрегая ежеминутно убегающим временем жизни.

Припомнилось детство. Уклад Аристовых был прост. Достатка, позволяющего разнообразить, как теперь говорят, семейную «потребительскую корзину», в доме не водилось. С одной стороны, скромный бюджет был следствием житейского, так сказать, нестяжательства. С другой – на последних поколениях рода Аристовых природа откровенно отдыхала.

Скромность украшала быт обыкновенного советского семейства. Отец Венедикта, Сиф Пересветович, не имея ни талантов, ни карьерного трудолюбия, работал бригадиром волжских водолазов. По два-три месяца бывая в отъезде, Аристов-старший возвращался домой лишь на недельку, да и то затем, чтоб получить новую разнарядку на работы, а заодно повидаться с матерью, потискать сына и сразу же обратно. Семейные тяготы его не занимали. Сиф Пересветович был отцом любящим, но то ли беззаботным, то ли невнимательным – сын так и не разобрал. Несколько раз пытался хоть что-то выведать у матери, но та после развода стала не разговорчива.

И всё-таки генетическая лаборатория Бога – «организация» справедливая. Время от времени она балует нас удивительными чудесами. Так, накопившаяся невыразительность многих пра-пра-родителей встрепенулась в Венечке ярчайшим личностным потенциалом. Казалось, всё недополученное от природы прежними Аристовыми, Главный инженер лаборатории «запихнул» в четыре килограмма рождественского пирога с восхитительным вензелем «Венедиктос»!