Борис Алексеев - Иконописец. Премия им. Ф. М. Достоевского

Пока в нас бурлит некая таинственная неудовлетворённость, мы должны настойчиво искать своё место за флажками размеренного быта. Очень странного быта, похожего на зонтик безопасности. Его раскрыла над нами однообразная и очень разумная взрослая жизнь. Жизнь? Разве это жизнь! Разве для этого мы ждём собственное рождение долгие девять месяцев?..

Нет же! Пока не закончились наши первородные силы, надо что-то изменить, дать решительный бой сытым привилегиям размеренного быта. Бой необходим. Только в бою мы можем совершить подвиг и в миг соприкосновения жизни со смертью надышаться свободой на всю оставшуюся жизнь, даже если жить осталось всего мгновенье.

***

Однако хватит жонглировать словами. Пора заняться собственно книгой и её главным героем Венедиктом Сифовичем Аристовым.

С биографической точки зрения жизнь Венедикта сложилась весьма удачно и по особой милости Творца прошла под голубым мирным небом. Случай, прямо скажем, для русской биографии нетипичный. Венедикт не замёрз в пути, не утонул в пруду, ни разу не сел в падающий самолёт или теряющую управление машину. Господь предупредительно отводил Своего любимчика от житейских ям и искушений плоти.

Правда, однажды Всевышний попустил-таки искушение – загремел Венечка в тюрьму на долгие четыре года. Что ж, видимо, не было иной возможности вразумить его слишком широкую натуру. Но во всём остальном наш герой неизменно оставался баловнем судьбы и беспечным счастливчиком.

Справедливости ради следует сказать, что житейское везение Венедикта далеко не во всём было обязано благорасположению неба. С юношеских лет свободная воля понуждала его к непрерывному поиску истины и смысла жизни. Ради этого он, «опустив забрало», шёл на жертвы, лишения и фундаментальные изменения линии жизни. Сколько раз, на волне вдохновения и житейской любознательности, он менял устоявшееся (вполне благоразумное!) миропонимание на противоположное и при этом всякий раз оказывался победителем и одновременно жертвой своего очередного беспокойного замысла.

Однако, что самое удивительное, в новом для себя пространстве он с самого начала не чувствовал себя новичком. Отбросив сомнения неофита, Венедикт преобразовывал неясную виртуальную задумку в конкретную производительную силу и тотчас начинал создавать здание своей мечты по собственным «чертежам и координатам».

Несколько лет (как правило, не больше двух) он беззаветно служил новой идее. За это время «в подклетах» очередной стремительно растущей творческой конструкции… вызревало совершенно другое представление о смысле жизни и персональном назначении. Это представление с каждым днём росло, увеличивалось в объёме и наконец однажды обнаруживалось. Тогда в сознании Венедикта возникала «революционная ситуация», ум охватывало привычное беспокойство, и всё повторялось сначала. Он безжалостно рушил едва заблиставшую, готовую вот-вот «плодоносить» творческую конструкцию и тотчас принимался возводить новую.

И как бы ни приходилось тяжко чудаку и избраннику духа на новом поприще, он не отступал от задуманного, но побеждал сопротивление обстоятельств и шёл вперёд к назначенной цели.

Безусловно, подобная жертвенность заслуживает похвал, но, глядя Венедикту вслед, так и хочется упрекнуть его в житейском безрассудстве. Однако победителей, как известно, не судят.

***

Оглядывая прожитую жизнь, следует сказать, что всякая житейская ситуация, которую мы так или иначе проживали, поначалу казалась нам значительной, и даже судьбоносной. К примеру, память каждого из нас хранит бытовые размолвки с любимыми людьми, после которых возникало убеждение, что дальнейшая совместная жизнь с этим человеком невозможна. И мы помним, как со временем негатив, «очаровавший» наши ум и сердце, терял свою сакральную значимость и рассыпался под натиском добра на мелкую рябь событий, подобно морскому бризу, бегущему по поверхности глубин. Мы же, увлечённые поначалу игрой волн, вскоре переставали вглядываться в чернеющие житейские глубины и вновь радовались друг другу.

Когда читаешь «Один день Ивана Денисовича» или лагерные рассказы Шаламова, кровь стынет в жилах от глухого рыка. Это рык тех самых глубин, незаметных за внешним благополучием мирной жизни. Лагерная тема открывает для нас совершенно неизвестный «фарватер» человеческих судеб. Марианские впадины нечеловеческого безразличия и зла, которые представили нам эти элитные «океанические картографы», разят ум и сердце. Мы не готовы ни осмыслить, ни принять их как свершившийся факт нашей истории. Ведь если такое было в прошлом, значит, подобное может с той же степенью вероятности, вернее, невероятности случиться и в будущем!