Нина Войтенок - Повороты судьбы. Проза XXI века

Закончил он, обращаясь к ребятам:

– Слушайтесь учительницу, помогайте ей, берегите ее. Вас много, а она – одна, – Данила улыбнулся.

После торжественной части старших детей отпустили домой, а малыши несмело перешли школьный порог. Прасковья Федоровна замыкала это шествие.

В полдень Данила вновь пришел в школу, чтобы узнать, как прошел первый день учебы, какие трудности особенно мешают в работе. Говоря о трудностях, он лукавил даже перед самим собой, его просто тянуло в школу, чтобы еще раз увидеть Прасковью Федоровну – с недавнего времени, он только о ней и думал.

– Единственная трудность, мешающая нам нормально работать, – это нехватка бумаги и карандашей, – сообщила учительница, обрадованная появлением Данилы.

– А можно ли бумагу заменить дощечками, карандаши – угольками? – спросил Данила.

Прасковья Федоровна вначале не поняла. Данила продолжил:

– Дощечки побелим белой глиной с молоком, так и моя мама делает, чтобы к печке можно было прислониться и не измазаться побелкой. На них можно будет писать угольком. Потом осторожно стирать, а по необходимости – вновь белить. Или же чуть оттеним дощечки. На них хорошо будет виден мел.

Глаза Прасковьи Федоровны загорелись. Она уже радовалась за детишек: теперь каждый сможет писать.

Поздно вечером Данила, счастливый, вновь шел рядом с Прасковьей Федоровной: она разрешила проводить себя до школы. Ей давно этого хотелось, а еще она боялась Федота, который не сводил с нее наглых, пьяных глаз.

Федота, равно, как и его отца, в селе не любили. Прожили они в селе немало, но понять их толком так и не смогли. «Сами себе на уме», – говорили о них односельчане. С сельской молодежью Федот не находил ничего общего ни в словах, ни в делах. Отец его тоже был замкнутый, суровый мужик, и чем удивлял односельчан, так это дружбой с главой сельсовета. Жену свою, Олимпиаду, и трех дочерей заставлял работать с утра до ночи, не слышали они от него ласкового слова. Держал при хозяйстве помощницу Настю, моложавую бабенку, с ней был ласков. Поговаривали в селе, что Настя-то и была теперь ему женой. Попытались как-то дочери отстоять свою мать, прогнать со двора помощницу, но им же и досталось от отца, а матери – и того больше. Селяне жалели эту женскую половину и пуще не любили мужскую.

А для Данилы с этого вечера наступили самые счастливые времена его жизни: каждый вечер, опьяненный своей любовью, он возвращался домой после прогулки с Прасковьей Федоровной. Бывая в другом селе или в уезде по комсомольской работе, Данила уже не оставался на ночлег, спешил навстречу со своим счастьем, своей радостью, хотя бы на пять минут.

***

Подходил к концу сентябрь. Серые тучи все чаще затягивали небо, сеял холодный дождь. Несколько раз в день он принимался моросить, проплывет туча и выльет все свои запасы на землю без остатка. Пройдет немного времени, и новая туча принимается источать холодные водяные струи. Повсюду гулял сердитый ветер, свистел в голых сучьях деревьев. Осень 1920 года удлиняла свой путь.

Неожиданно Данилу вызвали в уезд. Там его ожидало ошеломляющее известие: его, простого сельского парня, направляли делегатом на III съезд комсомола. До села он домчался быстрее ветра, правда, чуть не загнал своего Рысака, за что получил от матери.

– Куда ты собрался в такую даль? – прослезилась Агафья. – А как я останусь одна с внуками, ты обо мне подумал? – мать говорила с обидой в голосе. А Данила не мог понять, почему не радуется мама за него, за себя, наконец, что родила, вырастила сына…

– Мама, мне оказана огромная честь от всего нашего уезда. Может, подобного в жизни моей больше и не выпадет, а ты не рада за меня, – теперь обижался Данила. – Я же еду не насовсем. Марьяна тебе поможет, я с ней уже говорил об этом. Да и девчата ее после школы присмотрят за Феденькой и Дашуткой. Она, знаешь, как рада за меня, – Данила улыбнулся.

Марьяна даже прослезилась от радости, сказала:

– Поезжай, братец, за маму и племянников не волнуйся. Они никогда не были брошены, и теперь присмотрим.

– Да, я и сама еще при силе. И гордилась всегда я тобой, сынок. Ты у меня весь в отца умом пошел. Впервой ты так далеко едешь, мне страшно становится, неспокойно кругом.

Агафья вновь приложила кончики платка к глазам.

– Мама, твой сын нигде не пропадет. Уж сколько я от волков уходил, возвращаясь поздно из деревень! А тут кругом будут люди…

Данила не успел закончить. Все обернулись на радостный крик Фроси: