Нина Войтенок - Повороты судьбы. Проза XXI века

– И этот сивый мерин еще угрожать нам будет! – вырвалось из толпы. – Давайте-ка его поучим, как говорить с трудовым народом, – пятеро мужиков двинулись на крыльцо Совета. Началась драка. Была пущена кровь с обеих сторон, но до зверского избиения дело не дошло. Пусть говорят, что темное мужичье, неграмотное, но оно не было жестоким, всегда помнило: лежачего не бьют.

– Ну, помяли маленько, проучили, очухаются и согреются в Совете, там у них всегда тепло, – мужики расходились по своим дворам.

А на третий день в село прибыл отряд чоновцев (ЧОН – части особого назначения – были созданы для охраны порядка, для ликвидации саботажа). Собрали всех мужиков, стали выявлять организаторов забастовки. Иосиф от имени мужиков высказал несогласие нынешним положением крестьянства. Высказал спокойно. Он и не заметил, как приехавший, видимо, главный в отряде, молча бросил взгляд на главу волости, а тот, также молча, кивнул головой.

– Так ты против Советской власти? – взревел этот же главный, и Иосиф, не ожидая такого сильного удара, покатился с крыльца. Птицей из толпы вылетела Ульяна и неожиданно для всех схватила кнут, лежавший здесь же у крыльца, и замахнулась на этого сытого приезжего. Но опустить не успела: прогремел выстрел. Ульяна пошатнулась, сделала три коротких шага назад и упала на руки поднявшегося с земли Иосифа.

Толпа взревела, началась потасовка. Прогремело еще несколько выстрелов. Хладнокровный расстрел, пять трупов лежало на снегу: четыре мужчины и одна женщина. Молодое, красивое, смуглое лицо быстро бледнело, снег окрашивался в ярко-красный цвет, ветер шевелил волосы, выбившиеся из-под платка.

Стало тихо, замерли обе стороны.

– Другим неповадно будет, – спокойно проговорил старший, вложил оружие в кобуру, повернулся и пошел в здание Совета.

В толпе заплакали женщины, закричали мужчины, но уже без вызова, даже со страхом. Так и закончилось буйство сельских мужиков. Они вновь оказались на коленях: уважай новую власть.

***

Данила большую долю вины в смерти сестры и зятя чувствовал за собой.

– Это я виноват, мама, что не смог убедить Иосифа потерпеть еще немного эту «временную тяжелую политику государства», – уж который вечер подряд твердил Данила. – Еще не закончена война, кругом разруха, голод. Неужели так трудно было понять?

Данила был комсомольским вожаком, ездил по всей волости, вел разъяснительную работу среди крестьян о тяжелом положении в стране, о необходимости объединения хозяйств, о коллективном труде, о том, как голодают в городе. С ним соглашались и не соглашались. Говорили, что им тоже трудно приходится, гнут спину с утра до ночи, а хлеба вволю не едят. Опять же, в городе купить что-то для семьи можно только за хлеб.

То, что так может закончиться бунт в родном селе, для Данилы было полной неожиданностью. Всю неделю он был в разъезде по соседним деревням. В тот злополучный день приехал домой уже после случившегося.

Было потом расследование, доходили слухи до села, что строго наказан открывший стрельбу. Но Данила знал, что это не так: «наказанный» также работает в уезде, ездит по деревням. Но в это село не заглядывал после случившегося ни разу.

Чтобы оградить от возможных дальнейших неприятностей своих племянников-сирот, Данила смог всем четверым дать свою фамилию.

Он был умный, рассудительный от роду, грамотный по образованности своей – закончил церковно-приходскую школу, затем, дважды в неделю посещал в уезде школу, организованную специально для комсомольского актива. Личность его была хорошо известна не только во всей волости, но и в уезде, где пользовался уважением. По бесплатному распределению газет среди населения он был в числе первых. Данила не замыкался в своем чтении, просвещал деревенскую молодежь, разъезжая по всей волости. Был активным строителем новой жизни, свято верил в наступление лучших времен для трудового народа.

Данила все свое свободное время, а у комсомольского вожака его было не так уж много, посвящал своим малолетним племянникам. Старшего Ваню сразу же стал заставлять осваивать грамоту: учил с ним буквы, складывал слоги. У племянника особого тяготения к грамоте не было, но он был большой ловкач: запросто мог расплакаться от внезапно возникшей боли в какой-нибудь части тела, дабы дядя сжалился над ним. Но часто спасением было вмешательство бабушки.

– Ладно, не забивай голову, видишь, какой он худенький, – бывало, начинает защищать внука Агафья.